Последний часовой
Шрифт:
Пресытившись светскими дамами, старый лев иногда отправлялся в маскарад. Новизна дразнит любопытство, хотя, в конечном счете, все старо под луной. Швея предлагает те же прелести, что и принцесса, только по иной цене. Увлекательна сама охота. А ее трофей редко стоит затраченных усилий. Клеменс мог бы приносить добычу к ногам собственной жены – особы в высшей степени нравственной – настолько, сдавшись, та не вызывала интереса.
Но главное – не победа, а участие. Так, кажется, говорили греки? Сегодня все помешались на греках! Меттерних поморщился. Мысли о проклятых султанских подданных не давали ему покоя даже на маскараде. Нет, положительно, надо отвлечься. Или его голова лопнет, сопрягая интересы монархий
У канцлера по спине пробежали мурашки. Он с первого взгляда понял, кого она напоминает, и не позволил себе обмануться. Невероятно. Невозможно. Лишено здравого смысла. Меттерних потер лоб и отвел глаза. Слишком желанно, чтобы быть правдой. Слишком больно, чтобы вспоминать. Уймись, старина. Эта женщина предала тебя. Посмеялась над твоими принципами. Ты называл ее ученицей, а она повернула против тебя твое же оружие!
О, Долли, Долли!
Единственная любовница, которой он в своем присутствии позволял говорить о политике! О дипломатии, о науке, о музыке, о нем самом… Она умела давать исключительно точные определения. Если дама может возбуждать страсть интеллектом, то это был их случай. Ее ум не отталкивал, а притягивал его. Он переставал чувствовать одиночество в кругу тупиц. А сознание собственного превосходства над ней – превосходства опыта и возраста – льстило Клеменсу, ибо было что превзойти.
Обычно мужчины боятся умных женщин. Он тоже не любил синие чулки. Но Долли была другой. Их разум встретился. Шпаги скрестились. И… его властно потянуло к той, которая, открыв рот, слушала не комплименты новой шляпке, а рассуждения о принципах европейского равновесия.
Жена русского посла в Лондоне никак не могла появиться в Вене. Любовники сталкивались только на конгрессах. А в промежутках писали. Годами. Костер их страсти горел от бумаг. Короткие, урывками встречи. Торопливая, ненасытная близость. Где придется. В театральной ложе. В карете. Однажды даже на крыше за фигурной печной трубой во время фейерверка, когда остальные приглашенные пялились на цветные огни в небе. Долли была головокружительной любовницей. Самой желанной и самой сладостной из всех, кого он знал.
Тем горше, что она изменила, с новым британским министром Каннингом. Этим ничтожеством! По приказу из Петербурга, разумеется. Клеменс бы простил, ибо не имел права на ревность. Дипломат выполняет не свою волю. Но Долли начала действовать вразрез с прежними идеалами. Их общими, как ему казалось. И это канцлер воспринял как предательство. Истинный разврат. Адюльтер ума и духа.
Привлекшая его внимание дама промелькнула мимо в вальсе. Он готов был пуститься за ней, только бы поддержать иллюзию. Этот блеск от свечей на гладко расчесанных волосах. Эти руки, тонкие и болезненно белые. Синева кожи в ключичных ямках. О нет, Долли не могла похвастаться красотой. Но это была его женщина. Встреченная один раз в жизни только для того, чтобы доказать записному волоките и цинику, что у каждой души есть потерянная половина. Он никогда не сможет соединиться с ней. Ибо она – русская немка, жена другого. Судьба против них.
Клеменс представил, как атакует незнакомую даму. Не будет снимать с нее маску, а просто вообразит, что это Долли. Тем и хорош маскарад. Канцлер пошел вперед, и когда избранная жертва осталась одна, предложил ей руку на мазурку. В первую же минуту он понял, что перед ним другая. Долли никогда не душилась
Протанцевав четыре тура, охотник предложил:
– Пойдем в мою карету, кошечка.
– Лучше в мою.
У нее есть карета? Это уже интересно. А может быть, его завлекают в опасные сети? И это враги подослали к нему куртизанку, зная, чем привлечь?
– Я наняла извозчика.
Боже, сколько лет он не ездил на извозчиках! Пойдем, моя милая белошвейка. Будь что будет. Риск его никогда не пугал. Вот только удобно ли у извозчика то, что удобно в карете?
Оказалось сносно. Экипаж – не самый развалившийся в мире. Да и спутница не давала ему глазеть по сторонам. Маски она не сняла, хотя его лицо освободила в темноте от щекотавшего потную кожу бархата. И начала быстро покрывать поцелуями от подбородка до самого лба. Это несколько удивило канцлера. Так целуют давно потерянных и вдруг нашедшихся детей. Клеменс направил усилия дамы в нужное русло, подумав, что его добыча просто крайне неумела в любовных делах. Во всяком случае, она не показывала, на что способна, предоставив всю инициативу ему. Еще один случай убедиться, что это не Долли. Впрочем, он добился от женщины всего, чего желал. И предоставил ей самой позаботиться о собственном удовольствии. Откинувшись на спинку сидения, канцлер посмотрел в окно. Светлело.
– А ты стал ленив.
От этого голоса над ухом Меттерних вздрогнул, точно по его телу прошел Месмеров разряд.
– Думаешь только о себе. Раньше этого не случалось.
Клеменс не успел повернуть голову. Что-то острое впилось шею и парализовало движения. «Неужели она меня убила?» – Это была последняя мысль, которую он запомнил…
Солнце светило в высокое окно, приоткрытое на балкон. Был виден большой кусок блекло-голубого неба. Сухие ветки глицинии фиолетовыми гроздями лежали на влажных мраморных перилах. В рамке пожухлого газона вода искусственного пруда казалась такой же желтой, как трава.
– Вы опускаетесь, князь. Что за причуды – бегать по маскарадам, хватать бог знает кого и тащить в карету? Не боитесь?
Канцлер попробовал повернуться. Шея и затылок ныли. Он лежал на большом турецком диване. С него были сняты камзол и сапоги. Но рубашка и штаны, хвала Господу, оставлены в неприкосновенности.
– Я спрашиваю, не боитесь подцепить дурную болезнь?
Голос Долли звучал ехидно. Теперь в нем не было ни малейшей шепелявости. Она стояла в дверях, держа серебряный поднос.
– Чашка крепкого чаю тебе не повредит.
– Мне не повредят объяснения, – буркнул Клеменс, садясь.
Вместо ответа Долли протянула вперед руку с перстнем. Из-под плоского рубина высовывался тонкий коготок.
– Что это? Яд болотной гадюки? Вы могли бы смазать иглу своими слюнями, сударыня. Я бы, по крайней мере, умер и был избавлен от необходимости видеть вас.
Долли с укоризной покачала головой.
– Один химический состав. Его формула вам вряд ли что-то скажет. Да и я не знаю ее на память. Мне нужно было только поговорить.
– Кто же вам мешал? – враждебно осведомился Меттерних, знаком потребовав у нее чай.
– Но ведь вы не хотите меня видеть.
– Вы прекрасно знаете, что хочу.
Собеседники пристально уставились друг на друга. Клеменс почувствовал, что у него уже не так болит голова. Он отставил чашку и встал. Долли сделала шаг назад. Но гость не позволил ей спастись бегством. Завалил на диван и без церемоний овладел на полосатых шелковых подушках. Напористо и грубо, точно хотел отомстить за Каннинга, за долгую разлуку, за обман, за вчерашнюю встречу. За все! Как ни странно, именно сейчас она получила удовольствие.