Последний дар любви
Шрифт:
– Дура! – выдохнула Перовская. – Вот простодыра! Ничего не знает, не понимает, а туда же – судить лезет. «Беспутные, распутные» – передразнила она, кривляясь. – Царь государь их оч-чень путный! При живой жене с другой жил, во дворце ее поселил, детей от нее прижил, а как дождался, что померла жена, тотчас с этой повенчаться!
Случись в эту минуту поблизости знаток женской логики Котик Гриневицкий, он бы выразительно ухмыльнулся. Сама Перовская жила с Желябовым при его живой жене, и, хоть, может, не ждала ее смерти, но он пытался добиться развода. И хотя Перовская проповедовала на всех углах, что таинства брака для нее не существует, кто знает, как повела бы она себя, если Желябов вдруг взял и сделал бы ей предложение.
Андрей знал, конечно, что жениться на Софье Перовской – это все равно что лечь спать с заряженным револьвером под подушкой, причем у револьвера этого будет взведен курок. К тому же одно дело знать, что с другими мужчинами спит твоя любовница, но от жены как бы требуется верность и нравственная чистота… А насколько он успел узнать Софью, именно отсутствие данных качеств и полная распущенность явились причиной давнего разрыва ее с отцом, ухода из дому и пути, так сказать, в революцию. И на этом пути, словно верстовые столбы, стояли, теряясь в дымке минувших лет, ее многочисленные любовники, имен которых не помнила уже и она сама…
По натуре своей Софья была не «артистом революции», как выразился один из ее товарищей-террористов Степняк-Кравчинский, ставший затем писателем и воспевший кровавые деяния своих товарищей в романе «Андрей Кожухов», а чернорабочим мятежа. Перовская принадлежала к числу тех личностей, приобретение которых всего драгоценнее для каких бы то ни было организаций, и Желябов, знавший толк в людях, недаром радовался, когда Софья Львовна формально присоединилась наконец к «Народной воле».
Трудно было найти человека более дисциплинированного, но вместе с тем более строгого. И Желябов знал: даже если с ним что-нибудь случится, его страстная, унылая, опасная, деловитая, фанатичная, пылкая сожительница доведет до логического завершения ту страшную, почти неразрешимую историческую задачу, которую народовольцы поставили перед собой: задачу цареубийства.
Между прочим, Андрей Иванович как в воду глядел.
Глава 13
Последняя забота императора
Император был поглощен своим счастьем, но прекрасно помнил и о возрасте, и о слабеющем здоровье, и… о давнем предсказании, согласно которому ему предстояло пережить шесть покушений. Впервые он задумался о том, что пережить шесть – не означает потом остаться в живых. Это может означать – пасть жертвой седьмого покушения. Над этими словами можно было смеяться, когда он услышал их впервые. Но не теперь, ведь на него покушались уже пять раз. Терпение небес истощалось… и в эти дни император думал прежде всего о тех, кого любил больше всего на свете. Ведь у его жены и детей не было никакого состояния. И случись что, им нечего надеяться ни на поддержку милого Маки, ни на сочувствие душки Минни, которая ненавидела их с какой-то первобытной яростью. Так львица ненавидит все, что угрожает ее детенышам.
В сентябре Александр Николаевич составил завещание, согласно ему княгиня Юрьевская и ее дети получали капитал в процентных бумагах на три миллиона рублей. К завещанию было присоединено письмо на имя цесаревича Александра:
«Дорогой Саша! В случае моей смерти поручаю тебе мою жену и детей. Твое дружественное расположение к ним, проявившееся с первого дня знакомства и бывшее для нас подлинной радостью, заставляют меня верить, что ты не покинешь их и будешь им покровителем и добрым советчиком».
Этими словами, полным забвением всех обид император связывал сына, человека чести, по рукам и ногам. Он мог быть уверен, что, случись беда, цесаревич не даст «душке Минни» причинить вред «этой Катрин» и ее детям.
Между тем, готовясь к худшему, Александр Николаевич продолжал надеяться на лучшее. И занялся изучением вопроса, который интересовал его больше: как возвести княгини Юрьевскую в сан императрицы.
Поскольку он больше не скрывал своего брака и Екатерина Михайловна открыто принимала участие в жизни двора и царской семьи, возникало множество протокольных казусов, они, по мнению императора, оскорбляли его возлюбленную жену. Она была лишь морганатическая супруга, а потому должна была уступать место великим князьям и княгиням. На семейных обедах, к примеру, она сидела не против императора, а в конце стола. Александр мечтал как можно скорее изменить это унизительное положение.
Согласно традиции, коронация императриц совпадала с коронацией их супругов. Предстояло изменить этот порядок. Кроме того, все титулы и звания Екатерины Михайловны следовало узаконить. Император поручил заняться этим министру юстиции Набокову, и по стране опять пошли слухи как круги по воде. И снова не знали, о чем говорить в первую очередь: о том ли, что государь готовит манифест об ограничении самодержавия, или о том, что в России скоро появится новая императрица Екатерина…
Пока никто не ведал о тайном замысле императора: короновав возлюбленную, почти сразу отказаться вместе с ней от престола в пользу цесаревича Александра и покинуть Россию. Поразмыслив, император решил не искушать любимого сына Георгия бременем власти, не вносить разлада в семью и не ставить страну на грань катастрофы.
А между тем его собственная катастрофа была уже близка.
Глава 14
Предсказание сбылось
Цареубийство было назначено на конец марта. Еще в декабре 1880 года народовольцы арендовали на углу Невского и Малой Садовой присмотренный Перовской дом и стали делать очередной подкоп к центру улицы для закладки мины. Готовились к покушению основательно, но заканчивать работу пришлось в спешке: 27 февраля 1881 года полиции совершенно случайно удалось арестовать Андрея Желябова и Александра Михайлова.
В штаб-квартире народовольцев возникла паника. Перовская исподлобья всматривалась в товарищей. Кажется, стойко держался только Кибальчич. Может, потому, что в нем было очень мало человеческого – все какое-то механистическое. А остальные… Еще минута, и эти люди откажутся от своего плана и скроются в подполье на долгое время. На годы отложат то, что должно совершиться вот-вот!
– Товарищи, – яростно проговорила она, – что случилось? Да, выбыл еще один из наших смелых борцов за народную волю. Но мы привыкли к потерям, и ими нас не испугаешь. Я становлюсь на место Желябова. Потому что мне известны планы Андрея, мы их вместе вырабатывали. Итак, за дело! Исаев, ты сегодня ночью заложишь мину на Садовой. Николай Иванович, – она обратилась к Рысакову, – вы с Фигнер, Кибальчичем и со мной принимаетесь готовить снаряды. Метальщики станут нашим запасным полком, если сорвется взрыв. Завтра, 1 марта, а не через месяц, как хотели, мы совершим то, что должны совершить во имя блага народа. За работу, товарищи! За дело!
– Н-да, – устраиваясь за рабочим столом, произнес Кибальчич, – я рад, что Софья Львовна не растерялась. Обидно было бы упустить такой случай. А снаряды мои, сами завтра увидите, – прелесть!
Несколько минут он молча резал жесть и сворачивал ее для устройства коробки, потом сказал Рысакову угрюмо:
– А заметили вы, Николай Евгеньевич, что наши женщины жестче мужчин. Поглядите-ка, как Перовская, как Гельфман работают. Вы посмотрите в их глаза. В них такая воля, что жутко становится.