Последний день Славена. След Сокола. Книга вторая. Том второй
Шрифт:
– Я их не захватывал, воевода. Как я могу продавать, что мне не принадлежит?
– Я захватывал. Мой полк захватил, и тебе дарит. Нам не до них. У нас путь впереди длинный. Только с десяток щитов хозарских возьмем с собой. Покажу я их князю Войномиру. Такой щит против копья, я заметил, хорош.
Воевода знал, что князь Войномир всегда старается перенимать лучшее у любого противника. И много старых фолиантов читает на разных языках Там тоже выискивает забытые со старины методы ведения войны и разное оружие, которое может пригодиться…
Дальше путь лежал по утоптанной и укатанной дороге, по которой скакали в высоком темпе, хотя и не гоня лошадей излишне, растянутой узкой колонной, поскольку дорога не позволяла двигаться иначе. Славер не любил, когда его полк сильно растягивался – это опасно, когда любой недруг со своими силами сможет разорвать полк на несколько ослабленных частей, и уничтожать их по отдельности. Правда, в этих местах неприятеля не было, впереди стояла только небольшая сигнальная крепостица словен, которая еще и не знала, наверное, об участи своей столицы. Тем не менее,
Сам воевода Славер ехал в сотне Волынца, которую он поставил ведущей. Такое место для себя воевода выбрал, желая лучше присмотреться к молодому сотнику, своему выдвиженцу, узнать его ближе, хотя к другим сотникам воевода никогда так не присматривался. Других сотников он, конечно, изучал в боевой обстановке, когда перед сечей обсуждался общий план, и каждой сотне ставилась собственная задача. Все сотники были разными. Одни просто молча выслушивали, что им предстояло сделать, молча же кивали, и, в меру своих сил, выполняли. А меру этих сил обязательно необходимо было знать воеводе. Другие задавали вопросы, предвидя осложнения, которые могли бы возникнуть. И вместе с воеводой решали, как лучше поступить в той или иной ситуации. Третьи даже сами что-то предлагали, выискивая моменты, когда они со своей сотней могли бы быть наиболее полезны. Сколько людей, столько и характеров. Были сотники легкие характером. Их почти на верную смерть посылаешь, а они улыбаются, и с легкостью берутся за дело. Иногда делают, то, что сделать было невозможно. Иногда не осиливают. Были вдумчивые, умеющие понять, для чего что-то следует сделать, и понимающие, как это сделать лучше. Если не понимали, то советовались. Были и просто рубаки, которые всегда в бой рвались. К какой категории сотников относился Волынец – пока сказать было трудно. Однако Славеру как-то придется объяснять князю Войномиру, почему он выбрал именно Волынца, а не какого-нибудь опытного, многократно проверенного в деле десятника, как поступал обычно при назначении сам Войномир. Князь обязательно это спросит. И ему необходимо будет ответить. А что ответить, если в настоящем большом деле Волынца воевода еще и не видел. Каков он? Как быстро принимает решения, и какие решения? Как сотней руководит, как слушаются его? Это все вопросы, на которые нужно ответ не услышать, а увидеть. Но все это должны были показать события, в которых полку предстояло участвовать. А там, куда князь Войномир созывает полки, никому не придется подолгу сидеть без дела, и чистить меч, чтобы он не заржавел от бездействия. Это Славер хорошо знал, поскольку начал воспитывать князя с пяти лет, как только тот перешел с женской половины дома в мужскую. Правда, княгиня Вукослава, мать Войномира и родная старшая сестра князя бодричей Годослава часто вмешивалась в воспитание сына, и, помимо тех обычных военных наук, которые старался дать молодому княжичу тогда еще молодой воевода Славер, желала научить сына еще многим доступным ей, но недоступным Славеру премудростям, для чего выписывала из других стран учителей, в том числе, и с помощью своего младшего брата Годослава. В итоге Войномир вырос не только и не просто воином, но человеком грамотным и развитым, каких было мало среди князей не только в Русе, но и в ближайшем к Русе Славене. Может быть все это, совмещенное с тем, чему воспитатель-воевода Войномира научил, и сделало из князя такого молодого, но уже известного и удачливого водителя полков.
Сам воевода Славер никогда не был силен в других науках, кроме этого самого вождения полков в сечу и умения владеть всем доступным оружием. Да, говоря по правде, от сына простого сотника, каких было множество в дружинах князей Русы, никто такого и не требовал, хотя даже многие простые вои в дружине, как и простые горожане, не говоря уже о торговых людях, каких среди жителей Русы было большинство, грамоте были обучены с детства, и даже знали какие-то другие языки. Понятно, что знание языков было необходимо лодочникам-кормчим и их командам, возившим свои лодьи с торговыми людьми в дальние страны. Путь этот был долгим. Сначала через Ильмень-море до противоположного берега, потом мимо Славена по Волхову до Ладоги, оттуда по Нево-реке до незамерзающего моря. А дальше уже куда кому нравится – хоть мимо свейского берега, хоть мимо берега эстов с ливами. Что было опаснее – неизвестно. С кем-то приходилось в бой на воде вступать. С кем-то можно было договориться. А как договоришься, если языка не знаешь. Вот и приходилось поневоле выучивать. Чаще всего лодьи плавали до Буяна, и там продавали соль местным перекупщикам, которые уже на своих лодьях отправляли соль дальше. Но некоторые кормчие, особо отважные и опытные, и дальше отправлялись, до фризского [62] берега или даже до франкского, кто-то к англам заплывал, кто-то дальше. И для дела приходилось языки знать, иначе было трудно.
62
Фризы – народность в Германии и в Нидерландах.
Славер же бывал только в других славянских княжествах, живущих на закатной стороне – добирался даже до ляхов и пруссов и моравов, которым помогал со своим полком отбиваться от нашествия диких мадьяр. Так среди славянских племен было издревле заведено, когда соседи, даже дальние, просят помощи, помощь к ним отправляется. А варяги из Русы славились не только тем, что хорошо охраняли дальние и ближние обозы торговых людей, но еще и тем, что при необходимости предоставляли соседям свои сильные
63
Древнеславянские языки периода раннего средневековья были еще достаточно близки друг другу, и имели еще мало заимствований от соседей или захватчиков. Точно так же были близки языки славян и прибалтийских племен, имеющие общие индоевропейские (арийские) корни. Например, славянский бог Перун у литовцев назывался Перунас. Только в более поздние времена, развиваясь под влиянием разных факторов, языки стали существенно разниться и трансформироваться. И сейчас, например, русский человек не может свободно общаться с тем же поляком или чехом, хотя многие слова в этих языках имеют однокоренную основу. При этом однокоренная основа вовсе не говорит о том, что слова эти в современных языках имеют одинаковое семантическое значение. Так, например, слово «духи» по-чешски звучит, как «вонявки», а польское слово «юрода» переводится, как «красота».
– Волынец, ты же еще молод… У тебя родители живы, поди, еще?
Молодой сотник ответил неохотно.
– Отца я не знал никогда, а мать померла лет пять как, тому назад.
Конь Ветер постоянно перебирал копытами, показывая, что он всегда готов сорваться с места, и показать все остальным коням полка, как он умеет скакать, и потому Волынцу приходилось постоянно натягивать повод, удерживая Ветра. И это дело помогало Волынцу скрывать смущение от неполного ответа, который должен был вызвать новый вопрос. И Славер это смущение почувствовал, и вопрос задал:
– А отец-то твой что, погиб, когда ты малой был?
Волынец покраснел лицом и даже шеей.
– Не знаю… Мне ничего про отца не говорили. Я только маму помню, да бабку с дедом. Они меня и растили. А отец… Смутно так помню воя на хорошем коне, что к нм приезжал. На руках меня держал, а я его за бороду трепал. И все…
– А сам про отца никак не спрашивал? – недоверчиво поинтересовался воевода.
– Как не спрашивать, спрашивал… – Волынец лицом потемнел, и взгляд его, направленный в дорогу, стал жестким и холодным. – Кому ж не интересно… Однако ж, не хотели говорить…
Славер понял, что слишком глубоко залез в чужое дело, о котором сотник говорить не желает. И потому глубже решил не забираться. Спросил только:
– Как мать-то твою звали?
– Желана. Так родители ее назвали. А на улице просто Желькой кликали.
Это имя Славеру ничего не говорило, и, прекращая разговор, он натянул повод, и оглянулся. Полк растянулся далеко, и хвост последних сотен был не виден за поворотом дороги, огибающей очередную горку. Но воевода понял, что молодой сотник был ублюдком или, как еще звали внебрачных детей, байстрюком. Но это понимание никак не повлияло на отношение Славера к Волынцу. Какого человек не будь рода, он все же хороший вой, и, кажется, из него может получиться хороший сотник. Пока, по крайней мере, он показал себя только с хорошей стороны…
Глава двадцать шестая
Главный королевский герольд шевалье де Жерен выехал из стоя сопровождающих Карла рыцарей, и почтительно наклонил голову.
– Ваше величество. Если я буду встречать князя, кто будет готовить поединок Божьего суда? Это прямая обязанность главного герольда королевства. Тем более, в поединке участвуют такие славные рыцари, и даже пэр королевства. Я не могу поручить это кому-то другому. Такое отношение к подготовке было бы неуважением к поединщикам.
Карл знал, что де Жерен Годослава, мягко говоря, недолюбливает, потому что принадлежит к партии войны, но по воле короля, нашедшего с Годославом общий язык, война с бодричами, которая намечалась три с половиной года назад, не состоялась. Де Жерен рассчитывал получить часть княжества, если оно будет захвачено, в свое владение. И даже заводил об этом речь, хотя и не получил официального королевского согласия. Но не получилось. С тех пор главный королевский герольд князя бодричей и невзлюбил.