Последний день в... Париже
Шрифт:
Я только громко вздохнула, с губ слетел болезненный стон.
– Тише, тише, Вик, – Соня обняла меня и посадила в машину, устраиваясь рядом. – Дурочка, блин, какая ты дурочка!
– Да, все, ты больше официально не Эйнштейн! – дрожащий голос Кристины выдавал ее слезы.
– Поехали, пожалуйста, пожалуйста… – умоляла я, закрывая лицо руками и в голос застонала.
Машина тронулась, девочки тесно прижались ко мне на заднем сиденье, обнимая, рыдая вместе со мной.
Да, тут вы правы, таксиста жаль больше всего.
***
Все происходящее
Мы, кажется, сидели в зале ожидания, оставив багаж. Я прислонилась спиной к стеклянной стене, обволакиваемая ощущением пустоты. Хотелось закрыть глаза и стереть все, как в тот первый день, когда я не помнила, как появилась татуировка.
Забыть навсегда и никогда не вспоминать о путешествии, после которого никогда не смогу оправиться? Или запомнить его и не упускать ни малейшей детали? Что из этого благословение, а что – проклятие?
– Боже, нет… – простонала рядом Соня, и я повернула голову.
Внизу, среди суетливой толпы у стойки сдачи багажа, я увидела Алекса.
– Его сюда пропустят? – с надеждой спросила Ланг, прикоснувшись к моему плечу.
Я не могла сказать ни слова. Смотрела на него, взъерошенного, босого и топлесс, как он стоял там, и каждой частицей себя хотела броситься к нему.
– Вик? – позвала Соня, когда я не отреагировала на вибрацию телефона. – Он тебе пишет.
И так оно и было. У меня все еще было приложение – единственный оставшийся между нами мост. Я перевела взгляд на экран, на котором мигали всплывающие сообщения.
Boss: Веснушка
Boss: Одно твое слово, и я тебя не отпущу!
Boss: Просто кивни, милая
Boss: Вика…
Boss: Я
Boss: ТЕБЯ
Я нажала на иконку приложения и удалила его. Девочки увидели и воскликнули в унисон.
– Что?!
– Нет!
– Что ты наделала?! Мы же теперь никогда не найдем, как его заново установить!
– А ты свое удалила?
– Конечно, вдруг Тема увидит.
– А я сегодня утром снесла…
Я слушала их и смотрела на Алекса внизу. Он что-то печатал, а затем поднял глаза, когда осознал, что его сообщения больше не приходят.
Его взгляд метнулся наверх, как будто он задумывался пройти через таможню, к зоне досмотра, чтобы добраться до меня.
Я покачала головой, запрещая ему это делать, и заглотила слезы. Хотела быть сильной, но… у меня не
Сердце разбилось окончательно, в тот момент, когда я смотрела, как из любимого человека ушла надежда.
– Он никогда тебя не простит за это, – всхлипнула Соня, обнимая меня.
– Я сама себя никогда за это не прощу, – прошептала я, касаясь лбом прохладного стекла и закрывая глаза.
– Идиоты! Я вас никогда не прощу! – пробормотала Кристина, обнимая меня. – Заэтои за то, что я теперь тоже хочу таких эмоций!
***
А вы знали, что память человека способна сохранять информацию, эквивалентную приблизительно 3 миллионам часов видео? И забывчивость не всегда знак плохой памяти, а процесс, который помогает организму избавиться от ненужной информации и сосредоточиться на важном.
Не помню, как оказалась в самолете.Не помню, как добралась до Стамбула и как провела часы ожидания.Не помню, как села на рейс до Москвы.В тот момент единственное, что имело значение – не рассыпаться на части.
Наш самолет едва коснулся посадочной полосы, и Соня с Кристиной нетерпеливо развернулись ко мне, ожидая, когда я достану заветный конверт.
– Ну что? – Соня, нетерпеливо сминая потертый бумажный конверт, предлагала мне его открыть. – Настало время узнать правду?
– Не уверена, что готова, – дрожащим голосом ответила Кристина. – Я ведь только перестала плакать.
– Вик? – Соня положила руку на мою и нежно погладила. – Если хочешь, мы откроем.
Я безразлично пожала плечами, ощущая себя почти призраком, будто сердце мое давно уже остановилось.
– Давай, открывай, я больше не выдержу, – решилась Кристина. – Это не конверт, а настоящее чудовище! Как можно так изводить людей?!
– Хорошо, – Соня осторожно вскрыла конверт и извлекла бумаги.
Подруги пробежались глазами по тексту, и выражение их лиц стало озадаченным.
– Что это значит – дифференцированные клетки, отсутствие атипии? – Кристина всматривалась в строки, тщетно пытаясь понять.
– А что такое фиброаденома? – Соня тоже не нашла желанного ответа.
Они думали, там будет прямым текстом написано: «Вы умрете» или «Поздравляем, вы потеряли любовь всей своей жизни, уступив страхам!»
Я с горечью усмехнулась. Но вдруг что-то щелкнуло в голове, и я разразилась безудержным смехом.
– Вик? – встревоженно окликнула Соня.
– У нее истерика?
– Это лечится?
Истерика лечится. И чертова фиброаденома лечится. А вот глупость — увы, нет.
Эпилог
– Ну что, Виктория Сергеевна, рад видеть вас, как ваше самочувствие сегодня?
Дмитрий Петрович, хирург, назначенный для операции по удалению доброкачественных опухолей в моей груди, вошел в палату с яркой улыбкой. Я едва выдавила что-то вроде «ы» в ответ. Мама крепко сжала мою руку, призывая к вежливости.