Последний дон

Пьюзо Марио

– Нет-нет, – возразил Бентс. – В больнице мы что ни день занимаемся делами. А он уж и подавно. Так что изложите свое дело мне, а я перескажу ему, когда буду навешать.

– Нет, – отрубила Молли.

Но Эрнест Вейл сказал:

– Давайте поговорим с Бобби.

Они изложили суть дела. Бентса оно позабавило, но вслух он не рассмеялся.

– Наслышатся в этом городе всякого, но такого еще не доводилось. Я прогнал этот вопрос с юристами, и они говорят, что кончина Вейла никак не повлияет на наши права. Это запутанный юридический казус.

– Прогони это со своими пресс-атташе, – предложила Клавдия. – Если Эрнест все-таки решится на подобное, история выплывет наружу, и «ЛоддСтоун» окажется по уши в дерьме. Элаю это придется не по вкусу. У него куда больше совести.

– Чем у меня? – вежливо осведомился Бобби Бентс. Но в душе его кипело негодование. Ну почему люди не понимают, что Маррион одобряет все, что он делает? Он обернулся к Эрнесту: – И как же вы себя кокнете? Пистолетом, ножом или из окошка?

– Сделаю харакири на твоем столе, Бобби, – ухмыльнулся Вейл. Все рассмеялись.

– Так мы ни к чему не придем, – промолвила Молли. – Почему бы нам всем не отправиться в больницу, чтобы повидать Элая?

– Я не намерен терзать старика на больничной койке, чтобы спорить из-за денег, – не согласился Вейл.

Все посмотрели на него с сочувствием. Конечно, в рамках традиционных понятий все происходящее могло показаться бесчувственным. Но люди на больничных койках замышляют убийства, революции, мошенничества, продажу студий. Больничная койка – отнюдь не святилище. И все понимали, что возражения Вейла – прежде всего дань романтическим традициям.

– Держи рот на замке, Эрнест, – холодно бросила Молли, – если хочешь остаться моим клиентом. Элай угробил с больничной койки человек сто. Бобби, давай пойдем на разумное соглашение, фильмы о последующих событиях – золотая жила для «ЛоддСтоун», и ничего страшного не случится, если ты дашь Эрнесту пару процентов от валового дохода просто для надежности.

Бентс ужаснулся, внутри у него прямо все оборвалось.

– Процентов с валового дохода?! – недоверчиво воскликнул он. – Никогда!

– Ладно, – кивнула Молли. – А как насчет пяти процентов с чистой прибыли? Но только никаких вычетов на рекламу, никаких изъятий на экстренные расходы или проценты для звезд.

– Но это почти валовой доход, – презрительно отозвался Бентс. – Да еще всем нам известно, что Эрнест не покончит с собой. Это чересчур глупо, а он чересчур умен. – На самом деле Бентс имел в виду, что у этого мужика на подобное не хватит пороху.

– Но зачем идти ва-банк? – спросила Молли. – Я пробежалась по цифрам. Вы планируете как минимум три серии продолжения, это никак не меньше полумиллиарда в прокате, включая иностранный, но без видео и телевидения. И Бог ведает, сколько еще денег ваши окаянные ворюги загребут на видео. Так почему бы не дать Эрнесту его проценты, жалкие двадцать миллионов? Ты дал бы столько любой грошовой звезде.

Бентс поразмыслил над этим. А затем включил свое обаяние на полную катушку.

– Эрнест, как романист ты – Национальное Достояние. Никто не уважает тебя больше, чем я. А Элай прочел все твои книги от корки до корки. Он просто преклоняется перед тобой. Так что мы хотим прийти к обоюдовыгодному решению.

Клавдия даже смутилась, увидев, что Эрнест явно попался на этот крючок, хотя, надо отдать ему должное, слегка поморщился при словах «Национальное Достояние».

– Поконкретнее, – сказал он. Теперь Клавдия могла гордиться им.

– Как насчет двадцатипятилетнего контракта по десяти штук в неделю за написание оригинальных сценариев и кое-каких переписок, и, конечно, оригиналы мы будем принимать, бросив на них лишь мимолетный взгляд. – Бентс обращался к Молли. – И за каждую переписку он будет получать дополнительно пятьдесят штук в неделю. За пять лет он огребет добрых десять миллионов.

– Удвой сумму, – отрезала Молли. – Тогда и поговорим.

В этот миг Вейл утратил свое чуть ли не ангельское терпение.

– Ни один из вас не принимает меня всерьез. Я ведь могу проделать простой арифметический подсчет. Бобби, твоя сделка тянет только на два с половиной. Ты никогда не купишь у меня оригинальный сценарий, а я никогда не напишу его. Ты никогда не дашь мне переписки, а что, если вы сделаете шесть серий? Тогда ты загребешь миллиард, – и Вейл засмеялся с искренним восторгом. – Два с половиной миллиона долларов меня не спасет.

– Над чем это ты смеешься, черт возьми? – вскинулся Бобби.

Вейл впал чуть ли не в истерику.

– Я в жизни даже не мечтал о миллионе, а теперь он меня не спасет.

Клавдии было известно чувство юмора Вейла.

– Так почему же он тебя не спасет? – поинтересовалась она.

– Потому что я по-прежнему буду жив, – растолковал Вейл. – Моей семье нужны проценты, они верили в меня, а я их предал.

Это тронуло всех, даже Бентса, вот только Вейл звучал ужасно фальшиво, ужасно самодовольно.

– Давайте поговорим с Элаем, – не унималась Молли Фландерс.

Тут Вейл окончательно вышел из себя и ринулся прочь из комнаты, вопя:

– Я просто не могу иметь с вами дела! Не стану я умолять о чем-то человека на больничной койке!

Когда он удалился, Бобби Бентс сказал:

– И вы обе хотите держаться за этого типа?

– Почему бы и нет, – промолвила Молли. – Однажды я представляла типа, зарезавшего свою мать и троих собственных детей. Эрнест ничуть не хуже, чем он.

– А какие основания у тебя? – поинтересовался Бентс у Клавдии.

– Мы, писатели, должны держаться друг за дружку, – с кислым видом проронила она. Все трое рассмеялись.

– Ну вот, пожалуй, и все, – изрек Бобби. – Я сделал все, что мог, верно?

– Бобби, почему бы тебе не дать ему процент-другой, это будет только справедливо, – заметила Клавдия.

– Потому что год за годом он одурачивал тысячи писателей, звезд и режиссеров. Для него это дело принципа, – растолковала Молли.