Последний экипаж "Белого кролика"
Шрифт:
Крюгер знал, что делал, когда приказывал покрепче держать Кейси. Не желая терять понапрасну драгоценное время, она решила максимально использовать затянувшуюся паузу. Пока все таращились на мою персону, (а что тут удивительного, особы царской крови не часто попадают в плен), она издала режущий уши, дикий индейский вопль (на люстре от него лопнуло несколько лампочек), сделав сальто через голову, освободилась от захвата, заехала кому-то ногой в пах, а локтем в зубы, но развить успех не успела. Может, героический дедушка и смог бы в одиночку перебить всех врагов и поднять над замком звездно-волосатый, простите, полосатый флаг, но внучке это сделать не удалось. Грубый
– Женщина! В моем замке! Ненавижу! – не своим голосом заорал Генрих. Выхватив меч (не зря говорят - оружие психопатам доверять нельзя) он запрыгнул сразу двумя ногами на стол и, сметая воздушной волной посуду и бренные останки жареного кабана, бросился на мою невесту, как последний сторонник присоединения Украины к НАТО на борт российского ударного авианосца «адмирал Ушаков». Вспомнив, что стрелять в меня категорически запрещено, я, издав жуткий, можно даже сказать, животный рык, смело рванул ему навстречу и, подпрыгнув, ухватился руками за висящую на цепях огромную люстру.
Во всех приключенческих фильмах, если дело доходит до драки в закрытых помещениях, катание на люстре является основным элементом обязательной программы. Главный герой, сверкая до блеска начищенными ботфортами, раскачивается под потолком, среди оплывших свечей и паутины, отмахивается от похожих на реликтовых трутней мушкетных пуль, косит врагов пачками и, ловит восхищенные взгляды присутствующих дам.
С дамами в замке была напряженка. Кейси валялась в полной отключке и насладиться моими подвигами не могла. Кульбиты на люстре делать было неудобно, да и тяжело, после такой бурной ночи. Я смог только увернувшись от меча свихнувшегося герцога, со всей силы врезать обеими ногами в его незащищенное солнечное сплетение.
Генрих слетел со стола как отработанная гильза после выстрела большого осадного орудия «Вильгельм Телль». Крикнув «Русские не сдаются!», я придал раскачивающейся люстре большую амплитуду, чтобы еще кого-нибудь долбануть. Здоровый чугунный дракон больно бил меня по голове и отвлекал от борьбы. Наблюдая за застывшим в растерянности противником (если меня еще не пристрелили, Крюгера здесь боятся больше чем Генриха) и, уклоняясь от надоедливой чугунной цацки, я решил поудобнее перехватить руку … Мощный удар тока поднял волосы дыбом, а между зубов стали проскакивать колючие искры. Скрюченные пальцы судорожно вцепились в люстру, а тело задергалось в конвульсиях. Пахнуло паленым мясом, и я понял, что те, кто говорит, что смерть на электрическом стуле тяжела и мучительна – не врут.
Магия здесь не причем, я просто схватился рукой за оголенный провод! Черти бы задрали замкового электрика! Умереть в Зазеркалье от удара током, принять мученическую смерть оттого, что какой-то идиот пожалел кусок изоленты – вы можете представить себе что-нибудь более позорное?
И что теперь? Мой обугленный труп годами будет тихо качаться на этой люстре среди чугунных уродов, а долгими зимними вечерами герцог вместе с друзьями станет стрелять в него из арбалетов, чтобы разогнать скуку и нахлынувшую зимнюю депрессию? Скрипнув до предела наэлектризованными зубами, я собрал волю в кулак и заставил разжаться сведенные судорогой пальцы. Раздался громкий хлопок и во всем замке погас свет.
Глава 44 О Гекторе, который когда-то был Эммой. умении играть на волынке и сэре Уинстоне Черчилле
Вы не заметили, что у моего сознания появилась нехорошая привычка вырубаться в момент возникновения непредвиденных трудностей и разных не очень приятных ощущений в виде удара током в руку, или кувалдой по голове? Нет, не подумайте, что я категорически осуждаю такую защитную особенность человеческой психики. Это всего лишь естественная реакция измученного жизнью организма на царящий в окружающем мире бедлам. И когда переносить творящееся вокруг безобразие нет больше ни сил, ни возможности мозг говорит: «А пошли вы все…» и выключает сознание.
И, пускай, вокруг рвутся снаряды трёхдюймовых орудий, лупящих прямой наводкой по несметным полчищам гуннов, надсадно ревут моторами штурмовики, разгоняющие по степи отборную монгольскую конницу от нечего делать, пришедшую повоевать Русь, рубятся с американскими морскими пехотинцами пираты-викинги, перепутавшие в кромешной темноте безлунной ночи штатовскую нефтяную платформу с маяком соседнего конунга, или валятся снопами на землю бронированные слоны очередного персидского сатрапа, продырявленные насквозь огнем выведенных на прямую наводку греческих самоходных зенитных установок, тебе на это глубоко наплевать. Ты лежишь, в старой воронке, контуженный близким разрывом бризантного снаряда, прямо посреди рождающихся и рушащихся империй, гибнущих армий и рвущихся вперед победителей, ничего этого не слышишь и не видишь. И только одинокий кузнечик, потерявший в военной круговерти свою скрипку, старательно вылизывает твой нос. Язык у него мокрый и шершавый, а из пасти так мерзко воняет, что хочется дать ему хорошего пинка, но руки не слушаются, и ноги, кстати, тоже. А кузнечик-подлец не унимается, с маниакальной страстью норовя лизнуть в губы.
Поняв, что по-другому отвязаться от зеленого маньяка не удастся, мозг отдал сознанию команду на всплытие.
Мой несчастный опухший больной нос, громко чавкая и даже поскуливая от удовольствия, самозабвенно лизала одна из многочисленных хозяйских собак
– Отстань от него, Гектор, - услышал я добродушный голос Генриха, - заразишься еще какой-нибудь гадостью, потом сдохнешь, и с кем я тогда на дермонтила ходить буду?
Очевидно, охотиться на дермонтилов собака не любила и не хотела. Жалобно взвизгнув, она оставила мой нос в покое, пропав из поля зрения. А оно у меня и так было сильно ограничено.
Я лежал на грязном каменном полу. Связанные руки и ноги сильно затекли, но шевелиться все же не хотелось. Ведь положение лежащего на полу легко могло смениться на положение висящего на крюке. Как говориться, от бобра бобра не ищут…
И тут я услышал голос лейтенанта Крюгера:
– Какой же это Гектор? Это ведь сука!
– Сам знаю что сука, - проворчал Генрих, - но это собака погибшего вчера барона Шульца. А он часто путал баб с мужиками, и наоборот. Вот взял к себе на память о старом боевом товарище. Шульц ее сначала Эммой назвал, а потом, перед самой смертью, переименовал в Гектора, уж и не знаю почему. – Мне показалось, что Педро всхлипнул.
– Уйди, говорю! – гаркнул он еще раз на собаку,- ядовитый он очень, и живучий, гад. Я ему вчера столько яда скормил – двухлетний запас! А яд, какой был, экстра класса! Сейчас такой делать никто не умеет. – герцог горестно вздохнул. – Может кровь у него слить и яд выпарить, методом обратной возгонки?
– Какой еще возгонки? Я разве приказывал ТРАВИТЬ русского царевича? Разболтались совсем… Почему до сих пор волынщики не готовы? – ледяным тоном, абсолютно лишенным сочувствия к судьбе Шульца и его осиротевшей собаки, продолжил он видимо недавно начатый разговор .