Последний герой Исекай db.1
Шрифт:
Когда третья тентакля начала проникать в основание брюшной полости, ровно там, где заканчивался откровенно коротенький нагрудник, я понял, что во мне ещё было ОЧЕНЬ много места для боли.
По мере (ни разу не сексуального) насаживания моей бренной тушки на заострённые тентакли течение времени замедлялось всё сильнее, пока практически полностью не остановилось. Сейчас я бы мог рассмотреть любую молнию во всех подробностях… Если бы мне, сука, не было так больно!
РЕШЕНИЕ ДОЛЖНО БЫТЬ!
Шанс не может быть реализован там, где его нет! Это всегда так работало! Надо только пораскинуть мозгами… Ну, или
Ответ, очевидно, в диссонансе. Но почему он не сработал? И почему Шиза больше не смеётся?
Хм, знаешь, думать в положении, когда тебя живого, истекающего кровью, фактически натягивают, на всякое! А на расстоянии полуметра приглашающе раскрывается зловонная пас…
Стоп. Расстояние, истекающий кровью… А думать ведь и не надо, положение идеально!
Пять метров — предельная дистанция, меньше — лучше. А если есть ещё и какой-то проводник, связующий две среды… У меня ведь должен быть хотя бы нож, правда?
Течение времени начало медленно восстанавливаться. Превозмогая боль и сопротивление воздуха, будто превратившегося в болотную жижу, я шарю рукой у бедра — нож и в правду есть. Вытаскиваю его, глядя в мерзкие буркалы, уставившиеся на меня, подношу к животу и протыкаю тентаклю вместе с собой. На морде твари как будто проступило недоумение. То ли ещё будет, ублюдок!
— Мать твою, иди сюда, говно собачье. Думал меня выебать? Я тебя сам выебу! — хотел бы сказать я, но всё, что удалось выдавить, это мерзкое громкое сипение. Хотелось бы хоть раз в жизни побыть по-настоящему крутым. Последнее усилие. Едва слышимое подобие щелчка, яркая вспышка и блаженная темнота…
И, это, гайс, кто бы ни управлял этой ебучей божественной комедией… Я, конечно, рад окончанию боли, но меня уже подзаебало терять сознание.
Последнее, что отпечаталось в памяти перед отключкой — это развернувшийся сигил системы, оповестивший меня:
Получен навык владения короткими клинками.
Получено умение «Момент истины».
Звучит как что-то крутое…
Интерлюдия 2
Рождение
Огонь в лёгких — это первое, что я почувствовал при пробуждении.
Я трепыхался в плотной жидкости, пытаясь выбраться, найти брешь в эластичной стене передо мной. Страха не было, меня не наполняло отчаяние. Одно лишь первобытное, неумолимое желание выжить, заставляющее прогрызать, процарапывать путь наружу. И в определённый момент вместе со странным ощущением в пальцах поверхность поддалась, вываливая меня наружу.
Но это была ещё не победа. Я всё ещё не мог дышать. Подняв руки к лицу, я почувствовал какую-то помесь лицехвата чужого и респиратора, присосавшегося к нижней половине лица. Из последних сил удалось оторвать его верхнюю часть — воздух пошёл в лёгкие. И теперь силы окончательно покинули тело, я снова потерял сознание.
Очнувшись снова, я понял, что не могу пошевелиться, и начал паниковать. Паника прекратилась в момент, когда тело начало двигаться само, высвобождаясь от оплетавших его катетеров биологического происхождения. Похоже, я снова в чужом теле, и судя по габаритам, это тело ребёнка.
Ребёнок оглянулся назад, и, боги, моя психика была бы намного здоровее, если бы он этого не делал. Я увидел то, из чего мы с таким трудом выбрались… Над нами, прикованное металлическими скобами к подобию древесного ствола, иссушенное почти до состояния мумии, висело нечто, бывшее когда-то человеческой женщиной. Тело бедняжки с головы до ног было шрамировано рунами. В области шеи и рёбер её кожу прорывали светящиеся гнилушки корней, торчавшие из дерева, на котором был вырезан сложнейший сигил. А вместо брюшной полости висели два огромных лоскута кожи. Именно туда уходили все те трубки, которые ребёнок оторвал от себя. По краям зрения угадывалось подобие её фигуры. Но самое чудовищное было в том, что её бессмысленные мёртвые глаза следили за нами. ОНА. БЫЛА. ЖИВА.
Ребенок, глазами которого я смотрел, сделал неуверенный шаг в сторону матери, прижался к ней, уткнулся лицом. А потом вгрызся заострившимися зубами в её утробу, поглощая остатки плоти. Моё сознание снова помутнело.
Теперь мы плетёмся по лесу. Такой зелёный, залитый солнцем, с частыми полянами. Он так контрастирует с тем, что я видел совсем недавно. Контрастирует с ощущениями, которые сейчас переполняли маленькое тельце. Казалось, столько боли, усталости, жажды и голода просто не могли поместиться в ребёнке.
Где–то совсем недалеко послышалось журчание воды и тихое детское пение. Мы повернули в сторону этих звуков и вышли к маленькой речушке. Там, на камне, сверкая белыми коротко стриженными волосами и ушками, стояла маленькая кошкодевочка, ловко гарпуня заострённой палкой мелкую рыбёшку, которую она складывала в котомку у своих ног. Ребенок, затаившись, заворожено смотрел. А в следующую секунду я почувствовал, как заострились когти и зубы. Блять.
Аккуратно, держась в кустах, мы крадёмся, не сводя с неё глаз. Она — наша добыча. Вот так, тихо, ещё буквально пару метров… Чёрт! Кошка дёрнула ушком и обернулась.
Мы замерли, казалось, весь лес на несколько секунд затих. Девочка смотрела на нас с удивлением, но абсолютно без страха. Чувство голода заполнило сознание практически полностью, взгляд остановился на шее кошки, в ушах застучала кровь. И когда тело уже было готово сорваться в прыжок, раздалось громкое урчание желудка. Девочка заливисто рассмеялась, а котомка у её ног навернулась, рассыпая рыбу.
…И мы кинулись к этим прекрасными блестяшкам, жадно запихивая их в рот и проглатывая, практически не жуя. А когда мы слопали всё и вспомнили о кошке, она смотрела на нас с удивлением. В ушах перестала стучать кровь, мы даже услышали щебет какой-то птицы в лесу. Но усталость брала вверх, глаза слипались. Мы хотели моргнуть, но провалились в сон…