Последний гетман
Шрифт:
Однако сам-то глава разбредшегося по Европе семейства знал совсем другое:
«Плоха, сынки, ваша матушка… Незрима, но тяжела душевная хвороба… Я ль один в том повинен?»
Ответа и в собственной душе не было.
Он задержался в Европе меньше, чем думал. Почта теперь работала более или менее исправно, письма худо-бедно добирались до границы, а по Европе летели быстро. Вести несли одна другой хуже… Дочери замужние уже писали: «Матушка страдает, а что нам делать?..»
Посетив Париж, Турин, Милан, Берлин еще раз и долго не задержавшись со старшим сыном в Англии, сдав там его на попечение Ивану Шувалову, распорядившись
Да и не тянуло его к долгим заграничным вояжам, как Шувалова и Дашкову. Заграничные пути добровольных изгнанников лишь на малое время пересекались. Хохол ли, россиянин ли – графа Разумовского звало на родину и без позыва болезной графинюшки. Ей – что Бог даст, а ему – что преподнесет ее величество Екатерина…
III
Умер брат Алексей Григорьевич. Через несколько дней умерла и жена Екатерина Ивановна…
Наверно, они не сговаривались, даже не очень-то и дружествовали, но Господь уподобил им вместе предстать перед ним, даже в единой, лишь разделенной тонкими стенками могиле. Граф Кирилл Григорьевич Разумовский поставил общий памятник: великолепный мраморный, в виде триумфальных ворот, с общей эпитафией:
«Здесь погребены тела в Бозе усопших: рабы Божией графини Катерины Ивановны Разумовской, урожденной Нарышкиной… и раба Божия Римского и Российского графа Алексея Григорьевича Разумовского, Российских войск генерала-фельдмаршала, оберегер-мейстера… орденов Российских святого Апостола Андрея, святого Александра Невского… и пр., пр., скончавшегося в Санкт-Петербурге 1771 года июля 6 дня…»
Вместе с женой фельдмаршал хоронил фельдмаршала. Само собой, под военные пушечные залпы. Много было и ружейной, даже пистолетной пальбы. Шутка ли, маршалы! Последние из елизаветинских. Всеми любимые и зла никому не делавшие. Что-то горестно вздрогнуло и во дворце на Мойке, и в Аничковом доме…
Тоже судьба. На месте нынешней богатейшей усадьбы жил когда-то, в неказистом домишке, полковник Аничков, ничем не приметный, даже наследниками забытый. Место, подаренное своему некоронованному мужу Елизаветой Петровной, так и закрепило ветхое имя полковника. Даже за роскошнейшим дворцом. Как Аничков дом!
Без хозяина, всегда безмерно тароватого, дом в один день опустел, хотя по необъятной усадьбе, с цветочными и овощными теплицами, со многими службами, конюшнями и каретными дворами и даже собственной кордегардией неприкаянно слонялись сотни ливрейных и безливрейных слуг, увешанных казацкими саблями гайдуков, охранников и прочей челяди. Чтоб остановить повальное пьянство, наследник назначил своего управителя да поселил в дворцовых палатах десяток измаиловцев. Того гляди, растащат все. Верно сказано: без хозяина и дом сирота.
Наследство, перешедшее от брата в разных подмосковных и петербургских поместьях, не говоря уже о малороссийских, требовало строгого учета и надзора. Вестимо, разворуют без догляда. Особливо на отдалении, в Малороссии.
Экс-гетман надеялся, что теперь-то Екатерина разрешит ему уехать, может быть навсегда, в обустроенный Батурин, чтобы оттуда назирать за всем свалившимся на его голову богатством.
Велика была надежда, когда на другой день после похорон она его пригласила, опять же с кабинет-курьером.
Надежда, наверно, скрасила его лицо, притушила печаль. Екатерина даже попеняла:
– Кирилл Григорьевич, да с похорон ли вы двуместных?
– С похорон, ваше величество… и с надеждой на вашу неисчерпаемую милость…
– О милостях попозже, а сейчас неутешный отец семейства… – Она вновь зорко глянула на него, но следов первоначальной благости, видно, не нашла. – Сейчас пока примите мои всепечальные соболезнования. Да не оставит Бог многажды здравствующих наследников.
– Благодарю, ваше величество, кланяюсь от всего многоликого семейства. – Он гораздо ниже дворцового этикета пригнул свое напитанное, неподдающееся уклону тело.- Пойдемте, Кирилл Григорьевич, ко мне, здесь как-то невместно, – обвела Екатерина глазами служебный кабинет – с тяжелыми бархатами, распахнутыми трехаршинными шторами, позолотой, пудовыми канделябрами, иноземными картинами, целыми когортами кресел и посетительских стульев, с громаднейшим служебным столом, пучками церьев в малахитовых уральских вазах, сегодняшними, еще не стертыми чернильными кляксами и фаянсовым кувшинчиком при единой чашечке.
Видимо, вслед за ней остановил и Кирилл Григорьевич взгляд на этом кувшинчике, потому что она, поднимаясь со своего внушительного кресла, понятливо кивнула:
– Нет-нет, не квасом поминают у нас, русских. Кирилл Григорьевич уже давно примечал это ее любимое – «у нас, русских».
Так оно и вышло. В небольшой, хорошо убранной антикамере, между домашним кабинетом и будуаром, посиживал Григорий Орлов.
– Я уже приказал принести все, что потребно случаю. И верно, не успели они сесть, как ливрейные слуги внесли несколько подносов, в един миг сервировали застланный розовой парчой стол и неслышно удалились. Орлов зря времени не терял.
– Помянем рабу Божию Катерину Ивановну.
Помянули стоя, преклоня головы в сторону сидевшей в кресле другой Катерины, Алексеевны. Ей по вполне понятной причине не понравилось совпадение имен, да еще при таком-то случае.
После некоторого молчаливого покачивания двух мужских голов Григорий уже увереннее продолжил:
– Помянем раба Божия Алексея… нашего любимого сотрапезника…
Тут Екатерина оживилась:
– Старшие у вас, Кирилл Григорьевич, уже во фрейлинах – может, и двух младших пора?
Благодарный наклон отцовской головы ответом был.
– В Конную гвардию ваш Алексей не хочет идти. Жаль. Тогда в камер-юнкеры?
Кроме благодарного поклона тут были уместны и слова:
– Как изволите, ваше величество. У меня только единое беспокойство: не оплошал бы сынок?
– А вы, батюшка, позаботьтесь об этом.
– Истинно так, ваше величество.
Она нахмурила чисто очерченные брови, припоминая:
– Да, а про Андрея-то не позабыли?
– Как можно, Государыня. Его на службу приглашает сам граф Панин. Ежели вы утверждение дать изволите?
– Изволю, Кирилл Григорьевич, изволю. Все? Она пристально и строго смотрела на Разумовского, заранее зная о последней просьбе.
– Да-да, ваше величество, – не стал он тянуть. – Без присмотра все мои малороссийские именья. И братнины тож. Как без моего присутствия там?
– А здесь, сенатор Разумовский? Вы забыли, что дали согласие возглавить Чрезвычайный Совет? На случай войны с турками созванный. А война-то только разгорается. Да и Григорий Григорьевич – как он без вашего умудренного руководительства?