Последний гетман
Шрифт:
Указ был только что обнародован, и Кирилл Разумовский понимал, что Государь не хитрит в своих намеках. Старшему брату он помирволил, но почему бы не бросить в заграничный поход брата младшего? Отдувайся по своему родству!
Пока же все шло должным порядком. Хотя на Петра Федоровича нельзя было положиться – вдруг выкинет какую-нибудь внезапную, дикую штуку? Но, видимо, роскошные блюда располагали к умиротворению. Два оркестра играли на хорах, пели итальянские кастраты, мода на них в Петербурге пошла. Тосты гремели. При имени Государя грохали пушки за окном.
По желанию Государя датского посланника посадили напротив. И вот в конце обеда он пристально посмотрел на датчанина, будто впервые видел, и бесцеремонно изрек:
– Дания захапала мою Голштинию, пора выгнать ее оттуда.
Датский посланник был как рак красный, не в силах ничего возразить. А когда встали из-за стола, Государь подошел к графу Разумовскому, который сидел чуть поодаль.
– Не забыл, гетман, что я утром тебе говорил? Слыхал, что я сказал датчанину? Поделом ему! Какая-то Дания!… Ты, гетман, возьмешь тридцать полков и поведешь в эту проклятую страну. Сделаешь там пуф-пуф, только уже не холостыми зарядами! – Он издали зло посмотрел на датчанина. – Ты будешь командовать моей армией. Гордись!
Граф Кирилл Разумовский, к которому сейчас обращались как к гетману, решил отделаться шуткой, понимая, что Государь не шутит.
– Благодарю за честь, ваше величество, – отдал он должный поклон. – Но ежели так, повелите вслед за моей армией пустить другую…
– Это еще что? – резко остановился Петр Федорович, предчувствуя подвох.
– Вторая армия будет подгонять моих солдатиков, иначе я не вижу другого способа заставить их идти вперед.
Ясно, что эти слова слышали многие окружающие. У некоторых лица побелели, а брат резко толкнул в бок:
– Ты отдаешь отчет, что говоришь?! Младшенький?..
– Отдаю, старшенький, – шепнул тихо.
Обед для Государя был испорчен. Он приказал закладывать своих лошадей.
Слух о резкой отповеди гетмана разошелся по Петербургу – как от камня, брошенного в Неву.
Ждали последствий. Но их пока не было…
Невозможно предположить, что такое забывается.
Какой ангел-хранитель отвел от гетмана карающую Руку?
Называли ни больше ни меньше как Миниха. Старый фельдмаршал, возвращенный из ссылки, лучше своего благодетеля слышал и понимал ропот, который назревал в войсках. Ведь в Данию хотели сослать и всю гвардию, чтоб она не моталась по Петербургу.
А пойдет ли гвардия по такому нелепому приказу?! Мудрец Миних в этом сильно сомневался…
III
Дела в Академии наук были заброшены – Петр Федорович и слышать не хотел, чтоб заниматься «какими-то академиями». Малороссийские дела и того хуже: гетман занят ежедневной маршировкой, жена со всем семейством оставалась в глухом Глухове. О семейных делах можно было кое-что писать – но что письма! Семья-то росла: уже семеро по лавкам плакало! Ну, не от бедности – от захолустной скуки и полнейшей заброшенности. Опасался он в такое время вызывать семью в Петербург, но решился: будь что будет!
Заодно и Григория Теплова сюда: пусть хоть Академией займется… пока президент на плацу прусской шагистикой забавляется.
Хороша забава: даже нанял голштинского офицера, чтоб на дому проклятой экзерции обучал.
Офицер, дома в сержантах пробавлявшийся, чувствовал свое превосходство. Полеживая на диване, покрикивал:
– Нога! Плохо нога тяни!
За этим криком и застал старший брат младшего. Капитан-голштинец, конечно, не знал брата-фельдмаршала, а если б и знал, так не удосужился поприветствовать. Войдя, Алексей присел у дверей на стуле, давая голштинцу накричаться.
– Как марш-марш парад делать? Экзерциций не знай!
Кирилл, расхаживавший по огромной зале с эспантоном на боку и с ружьем на плече, был весь в поту, но и при виде брата не остановился. Алексей уже сам прикрикнул:
– Гони ты этого болвана прочь! Надеюсь, по-русски он ни бельмеса?..
– Какой бельмес!… Неделю назад из своей сраной Голштинии приехал!
Кирилл с треском бросил на пол ружье, которое слуга сейчас же подхватил и унес с собой, при виде старшего брата прибавил:
– Право, я его багинетом заколю…
– Коли, милый, коли, а я помогу! – Он выхватил у брата эспантон и угрожающе пошел на голштинца.
Тот со стола одну из бутылок под мышку и – к дверям.
– Смелы… в наших-то гостиных! При том, что калмыки и твои казачки, Кирилл, поят коней в Одере и Шпрее…
– Уже не поят, Алексей Григорьевич. Мне доподлинно известно: по высочайшему приказу отходят войска к русским границам.
– Одно хорошо, – посмеялся Кирилл. – Наш Государь грозится и самого Бутурлина на плацу в строй поставить. Я, говорит, этого кабана заставлю марш-марш делать! Представляешь?
– Представляю… но мне-то что? Я теперь в полной отставке.
– Как тебе, брат, удалось?..
– Государю… марш-марш!., миллион в карты проиграл!
– Дожили, нечего сказать…
Кирилл умылся из поданного таза, слуга старательно вытер ему лицо и зажиревшую шею.
– Мне-то ни за какой миллион не уйти в отставку. Слуга трех господ…
– Четырех?..
– Ну, четвертый не в счет!
– Погоди со счетов сбрасывать. Все-таки развязка приближается… Ни в коем раза не выпускай из своих рук Измайловский полк!
– Наша весталка на сорочьем хвосте принесла.
– Не ругай ее. Она делает, что не может сделать сама Екатерина. Хорошо, что сударь-Государь всерьез ее не воспринимает. Да как-никак и сестра Лизки Воронцовой…
– А если эта Лизка, толстозадая, императрицей станет?..
– Чтоб не стала – держи Измайловский полк! Вот за твой полк и давай выпьем!
Но посидели недолго. Алексей был не в настроении. Засобирался:
– Поеду-ка я в свои Гостилицы… да поплачу-ка там о Елизаветушке!…