Последний глоток сказки: жизнь. Часть I и Последний глоток сказки: смерть. Часть II
Шрифт:
— Не могу, не могу больше, — прошептала вдруг Валентина, упираясь лбом в его лоб.
В ответ Александр нашел ее губы и замер на них, словно передавал ей частичку своей силу. Валентина кусала его в первобытной злости, а он покорно сглатывал собственную горькую кровь. Одна рука его давила сверху на живот, а ноготь указательного пальца другой резал набухшую кожу вокруг головы малышки. Ноги вильи дрожали, волосы лежали на лице графа, и он слышал каждый ее стон. Однако потуги все равно оказались напрасными, и он вновь ощутил, как макушка ребенка выскользнула из его пальцев. Он оттягивал кожу все сильнее и сильнее, и ногти вильи с тем же усердием впивались
— Ну же! Еще чуть-чуть, милая, я уже почти держу ее.
— Не могу, — стонала в ответ вилья, уже не откидываясь назад даже для минутного отдыха.
— Можешь! — его голос утратил мягкость, и если бы вода не глушила его, могло бы показаться, что граф кричит.
Он вновь стиснул зубы, вонзая ноготь еще глубже в податливую окровавленную кожу, продлевая надрез, пока его ладонь не прогнулась под весом головы ребенка. Он так долго ждал этого, что когда дочь наконец нашла путь в этот мир, не поверил глазам и еле успел откинуть вилью назад на камень, чтобы остановить ее следующие потуги.
— Погоди немного, молю тебя!
Она не отозвалась, словно и не слышала его слов, будто силы просто оставили ее, и руки сами соскользнули с его плеч, чтобы придавить ко дну истерзанный камыш. Губы графа дрожали, но он кусал их, не позволяя своему взору замутиться слезами, ведь и так, сквозь темную ночную воду, он с трудом различал крохотный рот. Он помнил из книг, что снять слизь и вдохнуть жизнь. Секунды летели слишком стремительно, и вот вилья неожиданно рванулась вперед, и граф вновь с трудом успел подставить руки, чтобы маленькое тельце не соскользнуло в ил. Не медля и мгновения, он опустил малышку на сдувшийся живот матери и запустил руки под ставшее в воде почти невесомым тело вильи. Он рванулся вверх, прижимая обеих к груди, и уже через миг опустил их на влажную траву.
Мать на мгновение приподняла голову, чтобы взглянуть на ребенка, но тут же бессильно уронила ее обратно на мягкую траву. Однако граф не смотрел на жену: перед его взором были маленькие заплывшие щелки глаз новорожденной дочери. Рука его лежала на ее хрупком тельце, и он ждал, мучительно отсчитывая секунды.
— Ну же…
Новорожденная молчала. To мгновение, которое Александр поднимал в воздух руку растянулось для него в вечность, но опустить ее так и не успел, потому что дочь дернулась и заплакала. Александр зажмурился, отгоняя не к времени проступившие на глазах слезы, и коснулся пуповины, пульсация которой дрожью прокатилось по его телу. Он прикоснулся к пуповине ногтем и тут же пожалел об оставленных в игровой комнате ножницах. Он пробовал один ноготь за другим, но те лишь скользили вниз по скользкой коже. Тогда он поднял глаза к луне, равнодушным кругом висящей над замком, и обнажил клыки. И вот, словно голодный волк, он рвал зубами жилу, связывающую ребенка с матерью, и та медленно, словно канат, обнажала свои нити.
Дочь плакала, и графу казалось, что лягушачий хор вторит ее надрывному крику. Александр потянулся к оставленным отрезам ткани и схватил верхний; тот был уже влажен от росы и легко стер кровь с маленького синюшного тельца, а второй оставался сухим, пусть и холодным. Граф бережно завернул в него ребенка и притянул к груди, чтобы впервые внимательно разглядеть дочь. Но время любования еще не пришло, потому что та продолжала плакать, и граф тут же прокусил свой большой палец и сунул его в рот ребенку.
— Не смей! — услышал он вдруг четкий голос Валентины, но сумел скинуть с себя ее тонкие руки.
— Это старинный обычай — передать ребенку силу отца, — сказал граф спокойно, с наслаждением ощущая хватку дочкиных губ вокруг своего пальца. — Я сделал это и с Дору, не будучи еще вампиром, но… Я с радостью чувствую два ее клыка… Я победил тебя…
— Она моя! — это вновь был рык, и пальцы вильи по-звериному согнулись в когти, но граф вновь откинул их, но уже для того, чтобы опустить ребенка ей на грудь.
Маленький рот долго не находил соска. Графу пришлось подтянуть к себе вилью и обнять обеих одной рукой. Мать уже позабыла свой гнев и скользила пальцами по маленьким щекам, направляя пухлые губы к источнику жизни. Младенец тут же примолк. Зато мать с тихим, но мучительным стоном дернулась назад, и граф рванул брошенный им конец пуповины на себя.
— Ну вот и все, — голос его потонул в плеске воды, когда он швырнул в пруд ненужную больше плаценту.
Все закончилось. Почти все. Александр устроился поудобней: голова Валентины вновь лежала на его плече, а ладонью он чувствовал сквозь холодную ткань маленькое тельце. Длинным пальцем он мог дотянуться до сморщенных ножек, но не желал отвлекать младенца от еды, но сдержать себя было слишком тяжело. Чтобы отвлечься, граф стал смотреть в сторону пруда, по черной спокойной глади которого бежала лунная дорожка. Однако он не стал по привычке поднимать глаз к небу: то, что было ему нужно, лежало на земле, на покрытой росой траве, обдуваемое безжалостным ночным ветром. Он понимал, что надо немедленно отнести обеих в дом, растопить камин и согреть простыни. Но тело его будто окаменело, и он не мог пошевелиться.
— Александр, почему вы плачете? Вы же должны быть счастливы! Я исполнила вашу просьбу.
Он опустил голову и встретился с таким же влажным взглядом серых глаз.
— От счастья, — отозвался он, зажмурившись, и вдруг в ужасе распахнул глаза. — Тина, что ты сказала? Как ты ко мне обратилась?
Но ему уже никто не ответил. Глаза Валентины были закрыты, голова ее безвольно откинулась ему на плечо, тело сделалось неподвижным, но рука, словно у высеченного изваяния, продолжала крепко удерживать у груди дочь.
— Неужели моя Валентина вернулась? — спросил он уже у безответной луны.
Его рука мягко откинула с бледного лба жены мокрые волосы, но нагнуться к ней, чтобы поцеловать, он не мог, ведь на коленях его лежала еще и дочь. Глаза ее тоже были закрыты. Они обе спали, только у одной из них билось в груди сердце, а о сне другой мог догадаться лишь тот, кто способен отличить не-жизнь от смерти.
— Неужели? — повторил вновь граф, не смея озвучить свою мысль до конца.
Только ответить на его вопрос было некому. Легкое облако прикрыло луну, чтобы та своей яркостью не мешала безмятежному сну вильи и младенца. Граф медленно выпрямился, крепко держа в руках мать и поддерживая пальцами на ее груди ребенка. Шаги его были осторожны, но четки. Он знал, что в замке его ждет огонь, теплом которого теперь есть кому наслаждаться.
Глава 19 "Она — моя!"
Входная дверь в башню захлопнулась с такой силой, что за ставнями зазвенели вставленные стекла — Дору зажал рот ладонью, хотя не собирался орать. Дверь он выпустил от неожиданности — он думал, что ребенок в соседней комнате.
— Прошу меня простить, — проговорил Дору хриплым шепотом. — Я услышал плачь…
— И теперь, когда ты его не слышишь, — начал граф тихим злым голосом, — ты решил разбудить ребенка?