Последний глоток сказки: жизнь. Часть I и Последний глоток сказки: смерть. Часть II
Шрифт:
Вместо ответа Дору пожал плечами. Отец тоже пожал своими, глядя на войлочные сапоги на ногах и в руках сына.
— Вы так и будете ходить босиком?
— Я обуюсь, — проговорил граф страшным шепотом.
— А про эхо в замке вы не подумали?
Граф на секунду прикрыл глаза.
— Ну хоть что-то вы не продумали! — с неприкрытой радостью прошептал Дору и снова потряс перед отцом домашними сапогами, которые тот схватил, выругавшись про себя. — А чем вам не понравилась детская?
— Дору, какая детская? Она… Уйди… У меня нет сил что-то объяснять
— Я разве с вами спорю? Знаете, у нас же есть люлька. Моя…
— Где ты ее нашел?
— У нас очень много разного хлама скопилось…
— Сейчас уходи, — махнул рукой граф и прямо при сыне опустился на пол.
Дору нагнулся к нему:
— Рap'a, принести подушку?
— Просто уйди…
Когда Дору уходил, граф уже спал. Он вернулся в башню на закате. Валентина продолжала спать, но граф уже сидел на стуле, хотя и выглядел белее белого.
— Может, вам все же перебраться в детскую? Там кресло удобное, или я могу перенести его сюда?
Граф мотнул головой.
— Ты позабыл, кто ее мать? Радуйся, что она лежит в кровати, а не на траве.
Граф смотрел на кровать, и Дору увидел, что его глаза блестят слезами.
— Что-то не так?
— Да все так… Мне просто показалось… — Александр не обернулся к сыну. — Наверное, так и будет всегда: Валентина на секунду будет просыпаться в ней, чтобы продолжать мучить меня беспочвенной надеждой. Я это заслужил… Я знаю… Я взял ее силой и это женщины не прощают…
Дору сделал последний бесшумный шаг к отцу и опустил руку ему на плечо.
— Я заменил на люльке веревки, — сказал он ему на ухо. — Куда прикажете повесить? Сюда на кровать? У пруда? В саду?
Граф покачал головой и молча повернулся к сыну спиной.
— За что ты-то меня? Да… Все за то же… Я — чудовище…
— Рap'a, позвольте мне взглянуть на сестру.
Движение головы графа походило на согласие, и Дору бесшумно двинулись к кровати. Валентина лежала в подушках, укрытая в ногах одеялом. Волосы ее были скручены на голове и спрятаны под чепец. Поверх одеяла под боком матери лежал младенец, аккуратно спеленутый теплой шалью. На голове девочки возвышался вязаный колпачок, который они с Эмилем точно не покупали.
Дору обернулся к отцу, но тот не изменил позы, только сжимал и разжимал кулаки. Дору мечтал увидеть лицо сестры, но видел лишь мочку уха. Затем скользнул взглядом по кровати и наткнулся на корзинку с клубками и спицами. Вильи умеют вязать? Впрочем, чему удивляться — это почти тоже самое, что плести венки… Но прошел всего день с родов… Нет, почти два… Впрочем, в доме с младенцем время делится не на дни, а на сон и плач.
— Дай сюда корзину!
Дору подчинился приказу отца и с ужасом увидел, как граф схватил спицы и накинул первую петлю.
— Рap'a…
— Дору, я управился со спицами быстрее, чем ты со словами. Я не знаю, что решит ее мать… Сомневаюсь, что она позволит одеть ребенка…
— Вы вяжете одежду?
— Нет, я связываю воедино нервы! Можешь уйти?
Дору смотрел на угли, тлеющие в жаровне, придвинутой почти вплотную к кровати. В камине тоже трещал огонь.
— Прикажете подогреть воды для ванны? — шепотом осведомился он.
— Хватит глубокого чана. Еще рано ее купать, если только мать не решит потащить дочь в пруд без моего на то согласия. Пожалуйста, уйди. Я устал и хотел бы поспать хотя бы час, пока они обе спят.
— Простите мою назойливость, но как вы назвали свою дочь? — все не унимался Дору, с надеждой вглядываясь в вязаный колпачок, но сестра так и не повернула к брату головы.
— Мы, — граф выдержал паузу, — еще не думали про это. Я должен узнать предпочтения ее матери. Как и вы с Эмилем, я знаю про свою вилью только из книг.
— Рap'a, а… — Дору замялся, надеясь, что отец сам догадается, что он желает спросить.
— Сам же слышишь, как у нее бьется сердце. У нее клыки, но это все… Это все, что я могу сказать тебе сейчас. Даже у профессора Макгилла нет ответа на твой вопрос. Спасибо ему, что он не тревожит меня.
— Я не переступаю порога без приглашения, — вдруг послышался из темноты коридора голос Эмиля. — Я — вампир. Классический.
Александр рассмеялся. Немного натужно.
— Я рад слышать тебя. Можешь войти.
— В другой раз. Спите. У меня для вас новости. Поговорим завтра.
— Эмиль, выкладывай все сейчас. И не через порог!
Эмиль бесшумно, в таких же войлочных сапогах, как были теперь на всех обитателях замка, подошел к стулу графа.
— Отец, — он присел на корточки, чтобы видеть его глаза. — Мы с вами пытались лечить симптомы. Ваша жена, конечно, ударилась головой, но… Но у нее не амнезия!
— А что тогда у нее? — спросил Александр бесцветным голосом, не выказывая никакого любопытства.
Эмиль пожевал губы и, опустив глаза к спицам, которые сжимал граф, произнес:
— У нее психологическое вытеснение!
— Говори нормальным языком. Ты не на заседании научной кафедры.
— Она вытеснила вас из своей памяти… Вытеснение случается при большом горе, а не горе ли для Валентины было знакомство с вами? С нами, — тотчас исправился Эмиль. — При психологическом вытеснении больной, а в нашем случае, больная, старается забыть все, что причиняло боль при жизни. Вы же кусали ее…
Граф кивнул, не в силах произнести ни звука.
— Ну вот. Вас, как источник горя и боли, ее мозг задвинул на самые задворки памяти. Она иногда вспоминает вас… Как бы вспышками, так ведь?
Граф опять кивнул и поднялся, чтобы медленно дойти до кровати.
— Отец, вам подобрать книги по психологическому вытеснению?
— Да, профессор, — отозвался граф Заполье, не оборачиваясь. — И сожгите их сразу. Вообще жгите всю библиотеку Она уже не пахнет типографской краской, а воняет плесенью. К тому же, как я успел выяснить за годы увлеченного чтения, с изобретением печатного пресса человечество сильно поглупело, ища ответы не в природе, а в книге… А во всемирной паутине просто запуталось, и скоро мозг людской засохнет… Идите начитайте новую лекцию и оставьте меня в покое. Полном…