Последний год
Шрифт:
— Каждый мой шаг в министерстве — это исполнение воли государя.
Прокашлялся Шульгин. Протопопов посмотрел на него — ну что ты скажешь, лысая ехидна?
— Мы должны прежде всего прояснить наши отношения. Я осуждал вас публично и все могу повторить сейчас… Но мы не знаем, что о вас думать: то ли вы мученик и пошли в министерство с целью сделать что-нибудь прогрессивное, или вы честолюбец и увлеклись блестящим положением, зная, что ничего сделать не можете. Кто вы в самом деле? Были люди, которые вас любили, уважали, а теперь ваш кредит очень низко пал… — Шульгин еще долго говорил в таком же роде, употребляя, однако, словечки осторожности вроде «допустим», «предположим»,
— Если здесь мне говорят, что меня больше не уважают, то на это ответ может быть дан не в обществе, а лицом к лицу, с пистолетом в руках… — Кто-то засмеялся, но Протопопов даже не обернулся и продолжал, повысив голос — Что же касается отношения ко мне общества, сужу о нем каждый день в часы приема мною обездоленных и страдающих — никто еще не уходил от меня без облегчения. Это общество меня ценит. Ваша поддержка мне, конечно, нужна, но я ее не нашел. Что же делать? Я пойду дальше без вас, но с моим любимым государем. Я исполняю его волю, ибо я всегда именовал себя монархистом. А вы хотите потрясений, перемены режима, но этого вы по добьетесь!
Протопопов С торжеством наблюдал, что его судьи прячут глаза от его прямого взгляда, — что же это вы засмущались, господа хорошие? Можете мое заявление завтра опубликовать в газетах! Обожглись, господа?
И в самом деле, разговор сразу лишился прежнего накала, а Милюков даже нашел нужным принести извинения за повышенный тон его прежних заявлений и сказал, что его мысль о публикации содержания данной беседы отнюдь не является обязательной.
Разговор сам собой прекратился. Протопопову было ясно, что никакого примирения с блоком у него быть не может и царь тоже не найдет с ними общий язык. Сознание этой объединяющей его с царем ясности вселило в него уверенность, и он неожиданно для себя вскочил с кресла и крикнул:
— Я министр внутренних дел — карающая рука монарха, а не адвокат для либералов, рвущихся к власти! Всякие ваши намеки на несовершенство власти — что это такое? Подкоп под монархию — вот что это такое, и я займусь этим как министр!
— Думайте, что вы говорите!
— Вы грозите народным избранникам!
— Власть нужна только вам!
Протопопов не разбирал, кто это кричал, но, когда подошедший к нему Капнист сказал, что ему нужно, пока не поздно, отказаться от поста министра, он оттолкнул его и крикнул:
— Вопреки всяческим критиканам я спасу Россию! Спасу! Вы это увидите!
В наступившей тишине послышался спокойный голос Шин-гарева:
— Александр Дмитриевич, я врач, и я советую вам идти домой, принять лекарство, лечь в постель…
Как он оттуда ушел, Протопопов не помнил. Соображать начал только на улице, когда увидел у подъезда шпика, по его приказу сюда поставленного, и ожидавший его автомобиль…
На другой день утром он докладывал царю о своей вчерашней встрече, говорил спокойно, обстоятельно, но так, чтобы его величеству было понятно, какой тяжелый бой провел он там за интересы самодержавия и как непримирим он был к каждой попытке бросить тень на священное царское имя.
— Ваше величество, ни о каком сговоре с ними не может быть и речи. В течение нескольких часов я пытался разъяснить им мудрость ваших деяний, но куда там, они и слушать не хотели, давай им власть, и притом такую, чтобы монарх остался ни при чем… — усталым голосом закончил он свой доклад…
Царь долго молчал, смотря в сторону, потом медленно
— Я вижу, вам было нелегко, Александр Дмитриевич… по это следовало сделать… нам с вами следовало знать, что у них на уме…
И вот это «нам с вами» было для Протопопова высшей наградой за вчерашние переживания и новым подтверждением, что царь с ним и бояться ему нечего…
Немецкий посланник в Швеции фон Люциус был испытанным служакой германской дипломатии и разведки. Он работал в Албании при дворе князя Вильгельма Вида, доставленного в эту страну из Германии, и он был среди тех, кто готовил эту «операцию» по вознесению немца на албанский престол. Он работал, кроме того, в Париже, в Софии и некоторое время был советником посольства Германии в Петрограде. Когда перед самой войной его назначили посланником в Швецию, учитывалось прежде всего знание им России — немецкая разведка заблаговременно предусматривала, что нейтральная Швеция может стать идеальным плацдармом для выхода через Финляндию на Россию. Руководитель немецкой разведки подполковник Николаи уже после войны свидетельствовал, что, «не будь у Германии шведского коридора, трудно даже представить, как могли бы мы развернуть успешную работу против России».
Немецкие разведывательные центры и резиденты во время войны действовали в Стокгольме, Гетеборге, Мальме, Хапаранде, Сундсвилле и в других городах Швеции. Отсюда каналы разведки шли в Россию через Финляндию, Эстонию и Латвию. В Стокгольме главным лицом в этом большом хозяйстве был фон Люциус. Высокий, худощавый, с красивым лицом, всегда готовым к мягкой, располагающей улыбке, он в отличие от других дипломатов держался очень свободно, умел рассказывать веселые истории, причем фигурировал в них сам и непременно в роли совершающего какой-то нелепый поступок, который и вызывал смех. Но многие знали, что это была одна из черт его умной и коварной натуры. Действовал он очень осторожно, чтобы не дать повода обвинить его в недипломатической деятельности. Когда возникла возможность свидания с возвращавшимся из поездки в Европу Протопоповым, свидания, которое должно было стать крупной провокационной операцией немецкой разведки, фон Люциус в последнюю минуту отменил свое решение самому встретиться с русским деятелем и вместо себя послал своего агента.
Русский посланник в Стокгольме Неклюдов вел явно неравный поединок с фон Люциусом: он пытался вести наблюдение за немецким посольством, считая своей главной задачей, как писал он в одном донесении, «раскрыть истинное лицо немецкого посланника Люциуса и его штата». Но, чтобы справиться с этим, у него не было ни собственного умения вести такую работу, ни достаточного количества опытных сотрудников. Впоследствии Люциус эту деятельность русского посланника назовет попыткой поймать аэроплан сачком для ловли бабочек…
В этот день фон Люциус как посол должен был присутствовать на торжественном приеме у короля Швеции. Такие приемы выглядели весьма своеобразно — и одном зале вместе присутствовали дипломаты воюющих сторон. Остальные обожали наблюдать происходившие при этом всякие казусные истории и непременно сообщали о них своим правительствам. Фон Люциус на таких приемах позволял себе даже специально «работать на публику»— он перехватывал взгляд Неклюдова и сам в это время улыбался.
Сегодняшний прием фон Люциусу был до крайности некстати — в этот час в Стокгольм должен прибыть связник из России, и встречу с ним нельзя ни поручить другому, ни перенести, ни даже на минуту передвинуть. Связник прибывает на рейсовом финском пароходе и сойдет с него на причал порта во время остановки, а затем снова поднимется на борт.