Последний год
Шрифт:
Пушкин наблюдал за приготовлениями с полным равнодушием.
«Противники становятся на расстоянии двадцати шагов друг от друга…» Виконт д'Аршиак тщательно перемеривает шаги, ни на кого не полагаясь. Он не допустит никакой неточности. «Восемнадцать, девятнадцать, двадцать…» Только глаза слезятся от несносного ветра.
Ветер налетает рывками, словно хочет помешать виконту д'Аршиаку быть пунктуальным до конца. Виконт потирает омертвевшие руки. «Расстояние между барьерами – десять шагов». Здесь нельзя допустить ошибки даже на один сантиметр.
Секунданты
Виконт д'Аршиак смотрит на часы. Четыре часа тридцать минут. Приготовления кончены. Подполковник Данзас оглядывается на Пушкина, но одно нетерпение видит на лице поэта.
Секунданты заряжают оружие. Противники занимают свои места. Пушкин с пистолетом в руке!.. Константину Карловичу Данзасу кажется, что он бредит. А там, в двадцати шагах от поэта, изготовился к бою молодой, ловкий, уверенный в своей силе враг. Страшный, дурной сон видится подполковнику Данзасу на зловещей поляне. Но единственное, что ему остается, – подать знак к бою, взмахнув шляпой с белым султаном…
Пушкин подходит вплотную к барьеру. Дантес успевает выстрелить первым.
– Я ранен, – Пушкин падает на шинель Данзаса, служившую барьером, и остается недвижим. Пистолет зарылся в снег.
Секунданты бросаются к нему. Дантес тоже покидает свой барьер.
– Подождите! – к Пушкину возвращается сознание. – Я чувствую достаточно силы, чтобы сделать мой выстрел.
Дуэль возобновляется. Дантес становится у барьера как опытный дуэлянт – боком к противнику, прикрывая грудь правой рукой.
Данзас подает Пушкину новый пистолет вместо забитого снегом. Только нет уже у Пушкина сил подняться. Он целится лежа, опираясь на левую руку. Еще один выстрел гулко звучит на поляне. Теперь падает Дантес.
– Браво! – Пушкин подбрасывает пистолет высоко в воздух и снова впадает в обморочное состояние. Кровь медленно багрит снег. – Он убит? – спрашивает, очнувшись, поэт.
– Нет, ранен в руку и в грудь, – отвечает д'Аршиак.
– Я думал, что мне доставит удовольствие его убить, – медленно, будто размышляя вслух, говорит Пушкин, – но теперь я этого не чувствую…
Крови на снегу вокруг Пушкина становится все больше, и д'Аршиак решает: рана Пушкина слишком серьезна, чтобы продолжать поединок. Все требования чести выполнены. Дело кончено без малейшего отступления от правил. Теперь и д'Аршиак может высказать свое пожелание о примирении противников.
– Если мы оба уцелеем, все начнется сызнова, – отвечает Пушкин. Больше он не скажет ни слова о Дантесе.
Виконт д'Аршиак смущен: если дуэль доведена до результата, то теперь примирение противников как нельзя лучше ответило бы его благородным чувствам…
Однако пора принимать меры к возвращению в город. Зовут извозчиков, разбирают забор, чтобы сани могли подъехать ближе к Пушкину, распростертому на снегу. Его поднимают и усаживают. Сани движутся медленно, чтобы уберечь раненого от жестоких толчков, пока едут по сугробам до большой дороги.
Дантес, получивший ничтожную царапину и столь же легкую контузию, ждет у своих саней. Он предлагает Данзасу воспользоваться для перевозки Пушкина каретой, присланной бароном Луи Геккереном. Он готов скрыть от властей участие в дуэли самого Данзаса. Данзас, оказавшись в крайности, принимает первое предложение и твердо, резко отказывается от второго: он умеет нести ответственность за свои действия и не нуждается в укрывательстве.
Бедный Константин Карлович понимает все больше, что эту ответственность он понесет не только перед начальством – он будет нести ее за Пушкина перед всей Россией.
Дантес, откланявшись, первый уезжает с д'Аршиаком в город. Следом за ними медленно начинает путь карета барона Луи Геккерена, в которой Данзас везет тяжело раненного Пушкина.
На покинутой поляне опять стонет затихший было ветер. Стонет, кружит ветер и наметает снег на темное, растекающееся пятно. Густые сумерки сгущаются над безлюдной поляной.
Карета голландского посланника подвигалась к городу. Пушкина лихорадило. Начались мучительные боли в животе. Его речь прерывалась.
На Мойке, у дома княгини Волконской, карета остановилась. Данзас быстро поднялся в квартиру поэта: надо вызвать слуг, предупредить ничего не ведающую жену.
В кабинете Пушкин сам переоделся в чистое белье, лег на сафьяновый диван, отгороженный от дверей книжными полками.
Азинька, уложив Ташу, впавшую в обморок, распоряжалась в доме – вызвала врачей, послала за друзьями поэта. У нее на все хватило сил, не могла только войти сейчас в кабинет.
Туда, придя в чувство, вошла, шатаясь, бледная, с глазами, полными ужаса, Наталья Николаевна. Опустилась на колени и, боясь причинить боль, робко обняла мужа.
– Будь спокойна… – сказал ей Александр Сергеевич. – Ты ни в чем не виновата…
Часть шестая
Глава первая
В министерство внутренних дел поступают полицейские донесения о происшествиях, случившихся в столице: о покусах каких-то супругов Биллинг кошкой, подозреваемой в бешенстве, об отравлении некоей содержательницы известных женщин… Сюда же пришел еще один срочный рапорт полицейского врача:
«Полициею узнано, что вчера в 5-ом часу пополудни, за чертою города, позади комендантской дачи, происходила дуэль между камер-юнкером Александром Пушкиным и поручиком Кавалергардского ее величества полка бароном Геккереном; первый из них ранен пулею в нижнюю часть брюха, а последний в правую руку навылет и получил контузию в брюхо. Господин Пушкин, при всех пособиях, оказываемых ему его превосходительством господином лейб-медиком Арендтом, находится в опасности жизни…»
Рапорт мечен 28 января и может наглядно свидетельствовать о том, что полиция всегда опаздывает.