Последний год
Шрифт:
Кстати сказать, именно этому же Белинскому напечатано похвальное слово в «Современнике». Какая тут внутренняя связь? Если же обнаружатся преступные нити общего заговора, тогда при изобличении виновных вряд ли будет издавать Пушкин свой журнал в 1837 году.
…Александр Сергеевич пребывал в тревоге. После статьи Чаадаева свирепые кары могут обрушиться не только на «Телескоп».
Согласиться с Чаадаевым он тоже не мог. Этот друг юности прислал Пушкину оттиск своего «Философического письма» и ждал ответа.
«… что до нашего исторического ничтожества, – писал
С Чаадаевым шел в этом письме давний спор.
«После стольких возражений, – продолжал Пушкин, – нужно же сказать вам, что в вашем послании многие вещи глубоко истинны. Приходится сознаться, что общественная жизнь у нас жалкая. Это отсутствие общественного мнения, это равнодушие ко всякому долгу, справедливости и истине, это циническое презрение к мысли и к человеческому достоинству воистину могут довести до отчаяния. Вы хорошо сделали, громко высказав это, но боюсь, как бы религиозные исторические ваши взгляды не повредили вам…»
Черновик письма оставался в письменном столе поэта. Но и беловой текст еще не был отправлен…
Пушкин перечитывал вторую часть «Капитанской дочки». После истории с «Телескопом» нужна была особая придирчивость к самому себе. Петербургские цензоры были насмерть перепуганы непостижимой рассеянностью московского цензора, пропустившего в печать чаадаевскую статью.
Да и третий номер «Современника» уже подвергся нападению, правда, с самой неожиданной стороны.
В «Полководце» Пушкин отдал день заслугам Барклая де Толли, предшественника Кутузова на посту главнокомандующего русской армией в войне с Наполеоном. Знатный родственник Кутузова, член адмиралтейств-коллегии Логгин Иванович Голенищев-Кутузов, не чуждый ученых трудов, воспринял это стихотворение Пушкина как попытку умалить заслуги Кутузова. А Булгарин возьми да и перепечатай пушкинского «Полководца» в «Северной пчеле». И при том сопроводил перепечатку неожиданной и интригующей похвалой.
Маститый Логгин Иванович, не очень искушенный в журнальных хитростях, решил, что с легкой руки Пушкина накануне двадцатипятилетия Отечественной войны начинается публичное ниспровержение славы Кутузова. В этом походе, казалось Логгину Ивановичу, объединились-де все литературные силы – от Пушкина до Булгарина. Голенищев-Кутузов решил выступить в печати и, собираясь выступить, шумел где только мог.
А день отсылки последних листов «Капитанской дочки» в цензуру приближался.
…19 октября бывшие лицеисты ежегодно праздновали свой праздник – день открытия Царскосельского лицея. Пушкин свято чтил эту традицию. Уже было начато им стихотворение, которое прочтет он в тесном товарищеском кругу:
Была пора; наш праздник молодойСиял, шумел и розами венчался,И с песнями бокалов звон мешался,И тесною сидели мы толпой.Тогда душой беспечные невежды,Мы жили все и легче и смелей,Мы пили все за здравие надеждыИ юности и всех ее затей.Теперь не то…Писалось с трудом. Урывками…
Наступил день 19 октября. Стихи так и остались незаконченными, оборвались на полуслове:
И над землей сошлися новы тучи,И ураган их…Редактор-издатель «Современника» тревожился за журнал. Автор «Капитанской дочки» сам ставил себя под возможный удар грозной цензуры. Историк Петра I был обречен на безмолвие.
Пушкин писал отцу:
«Я рассчитывал съездить в Михайловское, но не мог. Это еще расстроит мои дела по меньшей мере на целый год. В деревне я бы много работал; здесь я ничего не делаю и только исхожу желчью».
Интимные балы в Аничковом дворце возобновились. Пушкин томительно скучал в ожидании разъезда. А разъезд начинался так поздно!
…Приглашения поступают к Пушкиным одно за другим. Почитатели Натальи Николаевны не оставляют ее ни в танцах, ни в антрактах, ни за ужином. Среди этих почитателей вдруг замешался голландский посланник. Он уже несколько раз имел случай доверительно с ней беседовать. Он прямо сослался на слухи, которые связывают ее имя с именем Жоржа. Почтенный барон Луи Геккерен, может быть, даже нарушил этикет. Он без обиняков потребовал вернуть ему сына… Спохватившись, барон Луи вновь принес собеседнице свои комплименты, а сам остался в полном недоумении: неужто госпожа Пушкина ничего не поняла?
Пушкин спросил ее утром за завтраком:
– О чем говорил с тобой этот гнусный человек?
– Ты заметил? – удивилась Наталья Николаевна. – Но о чем же говорят в свете с нами, женщинами, дипломаты, да еще поседевшие на службе?.. Они не разговаривают, а преподносят свои старомодные комплименты.
Глава одиннадцатая
Посланному настрого приказано вручить письмо в собственные руки Пушкину. Он никак не согласен отдать письмо слуге.
На шум в переднюю выходит Александр Сергеевич и, вскрыв печать, начинает читать на ходу:
«Сейчас, возвратившись домой, я узнал нижеследующее обстоятельство, которое спешу вам сообщить».
Письмо писано торопливым почерком. Вот она, новость, действительно важнейшая:
«Государь читал статью Чаадаева и нашел ее нелепою и сумасбродною, сказав при этом, что он не сомневается, что Москва не разделяет сумасшедшего мнения автора…»
Знакомый Пушкина сообщил далее о чрезвычайных мерах, предрешенных правительством, и в заключение предупреждал: