Последний год
Шрифт:
Пушкин сидит не шелохнувшись. Подпер голову обеими руками.
– Кровь стынет, когда читаешь о коварстве этого сподвижника Петра. Когда послал его Петр в зарубежные страны, чтобы вернуть беглого царевича Алексея, граф решил для пользы дела подкупить вывезенную царевичем любовницу, девку Евфросинью. И, представьте, объявил ей граф Толстой: если уговорит Евфросинья царевича вернуться в Россию, то выдаст ее граф Толстой за своего сына и пожалует ей в приданое тысячу душ! Невероятный посул, однако же ослепил и купил жадную душу. Может быть, и крест перед ней целовал. И обо всем
– Стало быть, – Пушкин был поражен и взволнован рассказом, – обещал граф Толстой дворовой девке сына своего в мужья, титул графини и тысячу душ?! Но не так страшен Толстой, как Евфросинья. Ведь знала же она, что предает истинную любовь к ней царевича? И предала не дрогнувши, может быть, даже с добродушием… Вот что страшно, Александр Иванович…
– Коли хотите познать коварство женской души, тогда обратитесь к сердцеведу Шекспиру, – отвечал Александр Иванович. Тургенев оставался убежденным холостяком, несмотря на зрелые лета.
А Пушкин от истории царевича Алексея повернул разговор на допетровскую Русь. И снова отправился Александр Иванович Тургенев в увлекательное путешествие. Словно волшебным манием руки смахивал Пушкин вековечную пыль с драгоценных, невиданных полотен. Оживали лица, краски, голоса, города и веси… Автор истории царя Бориса говорил языком поэта. Поэт, превратившись в историка, рассказывал знатоку древности о том, чего не хотел видеть в истории никто из современников.
– Во время оно брат ваш, Николай Иванович, высказал в разговоре со мною важную мысль. В истории нашей, сказывал он, многие пробелы объясняются только тем, что писали эту историю помещики, а не крестьяне… Как с этим не согласиться? Что же делать нелицеприятному историку? Ждать или восполнить эти пробелы собственным трудом и разумением? Без этого не будем иметь истории и, следственно, не будем иметь взгляда на будущее…
За чайным столом дамы забросали Александра Ивановича вопросами о Париже. Вопросы были вполне дамские, но путешественник-энциклопедист оказался и тут вполне подготовленным. Он мог удовлетворить самую неуемную любознательность в отношении мод и туалетов.
Александр Иванович рассказывал и наблюдал. Он уже знал все, что сплеталось в петербургском свете вокруг имени Пушкина. В свете сочувствовали жениху Екатерины Гончаровой и, быть может, еще больше – прелестной Натали. В этих сожалениях сквозило жадное ожидание новых событий, которые авось не замедлят последовать.
Сам Пушкин ни предотвращенной дуэли, ни будущей свадьбы не касался. Когда Тургенев слушал Пушкина в его кабинете, он все забывал. Перед ним был поэт, писатель, журналист, ученый, полный замыслов, весь этими замыслами поглощенный. В остальной квартире Пушкина царила атмосфера предсвадебных хлопот. Но было в этих хлопотах такое, что Александр Иванович все чаще взглядывал на Наталью Николаевну. Она была ровна и спокойна, внимательна к мужу и все более приветлива к зачастившему в дом гостю. И Тургенев без сопротивления поддавался ее обаянию. Наталью Николаевну он издавна считал красавицей из красавиц.
Тургенев любовался Натальей Николаевной в ее доме и не забывал отметить каждую с ней встречу. 6 декабря, в день именин царя, Александр Иванович видел Наталью Николаевну в церкви Зимнего дворца. И тотчас в одном из писем, которых успевал писать множество, отозвался:
«Жена умного поэта убранством затмевала всех».
Кроме обширной, весьма обстоятельной переписки неутомимый странствователь Тургенев вел еще дневник, куда с удивительной аккуратностью заносил свои встречи и беседы за каждый день. А так как встреч и бесед случалось у него великое множество, то он был в своих записях по необходимости краток.
Когда Тургенев прикоснулся к тем неясным семейным обстоятельствам Пушкина, по поводу которых ходило столько злобных сплетен, он ограничился в дневнике всего одной фразой:
«Гончарова и жених ее».
Когда у младшей дочери Карамзина, княгини Екатерины Мещерской, разговор коснулся Пушкиных, Александр Иванович записал в дневнике о поэте:
«Все нападают на него за жену, я заступился».
Нападки на Пушкина не требовали, конечно, пояснений. Это все те же сцены при встречах с женихом свояченицы, все те же загадочные рассказы о предстоящей свадьбе – словом, все то, чем питались злорадные слухи. Александр Иванович заступился за Пушкина. Значит ли это, что Наталья Николаевна ни в каком заступничестве не нуждалась?
Правда, Наталья Николаевна становилась все приветливее к Тургеневу, который стал самым близким ее мужу человеком.
Собираясь на выезд, Наталья Николаевна на минутку заходила к мужу и видела, как увлечен Александр Сергеевич беседой, начавшейся чуть ли не с утра. Она покидала дом с облегченной душой – искала любого повода, чтобы не видеть лишний час Екатерины.
Глава восьмая
К ужину было давно накрыто. Внимательным взглядом хозяйки Азинька окинула сервировку – можно звать к столу.
Но ни Александр Сергеевич, ни неизменный его гость Тургенев не имели ни малейшего намерения кончить затянувшуюся беседу.
Александр Иванович передал Пушкину просьбу парижского ученого Эйхгофа. Эйхгоф, приступая к чтению лекций в Сорбонне, просил снабдить его наиболее авторитетным русским или иным изданием древней поэмы о походе князя Игоря.
Кто же, как не Пушкин, сам издавна занимающийся «Словом», может выполнить просьбу, столь важную для ознакомления Европы с этим удивительным памятником древней русской культуры? Александр Иванович и сам рассказывал о «Слове» Эйхгофу…
– Эйхгоф? – переспросил Пушкин. – Помню. – Он достал с книжной полки труд Эйхгофа «Параллель языков», купленный еще летом в связи с работой над «Словом о полку Игореве».
Книга не была разрезана. Вздохнул Александр Сергеевич и повел речь о «Слове». Он рассказывал Тургеневу о своих догадках, о поисках корней темных слов поэмы в братских славянских языках, о проникновении мыслью в образы древнего поэта. Близится к концу его подготовительная работа к критическому изданию русской поэмы, автор которой опередил на века западных поэтов-современников. Пушкин говорил долго, увлеченно, потом вдруг перебил себя.