Последний год
Шрифт:
Александр Христофорович насторожился. Шире открыл полузакрытые глаза. Авось прикажет сейчас его величество насчет Пушкина что-нибудь дельное, и тогда кончатся наконец бесконечные хлопоты, которыми обременил император своего верного слугу.
Но император ничего не приказывал. Еще раз перечитал письмо Пушкина. Не проштрафилась ли в чем-либо и сама Натали, если ее муж пишет об упорном волокитстве Дантеса? Кем же ее считать? По-прежнему святой или зачислить в штрафные?
– Позволите откланяться, ваше величество? – Бенкендорф
– Повремени…. Еще задержу тебя накоротке. – Царь медлил, размышляя. – Что скажешь о свадьбе, которая завязалась в семействе Пушкиных?
– Полагаю, ваше величество, что хотя началось дело с дуэли, а кончается ныне свадьбой, то сии счастливые события уже не будут касаться до моих служебных обязанностей.
– Как знать, как знать, граф!.. Во всяком случае, не обойдусь и сейчас без тебя, если возложил на тебя попечение о Пушкине.
– Жду распоряжений вашего величества, – привычно откликнулся Александр Христофорович.
– Нехитрое дело. Поручаю тебе отправить от моего имени письмо госпоже Пушкиной. Короткое, разумею, письмо. Изложишь следующие мои мысли…
Бенкендорф, не скрывая недовольства, взял бумагу и карандаш.
– Объяснишь, – – начал император, – что желаю сделать приятное госпоже Пушкиной, а равно и ее мужу.
Увидев искреннее недоумение на лице шефа жандармов, император решительно повторил:
– Мужа упомянешь непременно. Долг платежом красен. Разве не так, граф?
Император, расхаживая по кабинету, продиктовал краткое содержание будущего послания шефа жандармов.
– Будет исполнено, ваше величество! – Бенкендорф кончил запись и откланялся.
Назначенных на прием больше нет. Можно отдаться, наконец, заслуженному отдыху. Николай Павлович сегодня же расскажет Адлербергу, какое хитрое письмо приказал отправить… Не понимает шуток верный Бенкендорф. Вот Адлерберг – тот все поймет. Неужто же всерьез заглядывалась Пушкина на вертопраха француза? Однако быстро же нашел себе невесту обожатель Натали – и где нашел? В ее собственном доме! Отменно оправдался поручик Геккерен…
Глава четвертая
– Зван бысть, Александр Сергеевич!..
Господин Шишкин впервые появляется на новой квартире поэта. Как человек благовоспитанный, он бы не прочь принести свои поздравления с новосельем и повести приличный обстоятельствам разговор, но с непреклонной решительностью Пушкин обращает его к делу.
В заклад идет еще одна шаль Натальи Николаевны.
«И только-то?!» – чуть было не воскликнул в разочаровании ростовщик, но вовремя удержался. Не к чему показывать, что сведущие люди давно видят полное разорение поэта. Сохрани бог об этом проговориться – тогда ничего не урвешь. Попросту выгонит хозяин в три шеи.
Ростовщик внимательно слушал Пушкина. Александр Сергеевич объяснил, что у него внезапно встретилась совершенно неотложная нужда в деньгах, по счастью небольших. Потому и побеспокоил он господина Шишкина таким ничтожным делом.
Шишкин сочувственно кивал головой. Всяко бывает у людей с деньгами. А дорого яичко ко Христову дню. Очень все это понятно. Умно и тактично отвечая хозяину дома, посетитель прикидывал: не последнее ли сбывает с рук?
Быстро оформив залог, ростовщик сказал, прощаясь:
– Славой вашего имени, Александр Сергеевич, горжусь и я, недостойный, вместе со всеми россиянами. На зов ваш являюсь и днем и ночью.
Шаль исчезла вместе с господином Шишкиным. На письменном столе лежали только что полученные 1250 рублей. Можно бы, пожалуй, уплатить по счетам в лавки или отдать жалованье прислуге. Залатать бы хоть какую-нибудь, самую малую, дыру в хозяйстве… А Наташе на ее предсвадебные расходы надолго ли хватит? Сколько ей надобно? А спросить – наморщит лоб Наташа и руками разведет: кто же может сосчитать непредвидимое? Ни одна модистка заранее ничего не скажет. У модисток свои обычаи, не правда ли? И опять разведет руками.
Из всего семейства Гончаровых Наталья Николаевна больше всех унаследовала, пожалуй, характер деда Афанасия Николаевича. Правда, Афанасий Николаевич, покончив с миллионами, потом сквалыжничал даже на столе и десертах для любимых внучек. Бог знает как горевал, когда на Полотняный завод приезжали к внучкам соседки-подруги, – немалый, мол, расход, начётисто!.. Вот скаредности этой Наталья Николаевна нисколько не унаследовала. Единственная ее беда заключалась только в том, что не достались ей в руки гончаровские миллионы.
Что же проку, если муж приготовил ей тысячу рублей, выторгованную у какого-то ростовщика за ее же собственную шаль! С такими деньгами не покажешься ни в мастерской мадам Сихлер, ни в английском магазине, ни у ювелира. На самые стародавние счета и то не хватит.
Сколько же Таше надобно?
Деньги так и лежали на письменном столе поэта. Ассигнации, столь редко здесь появляющиеся, еще больше напоминают о неотвратимом разорении.
Александр Сергеевич правил корректуру «Капитанской дочки». Сам виноват, коли пожертвовал журналу последним достоянием. Кто ж его спасет?..
Шум, поднявшийся в гостиной, привлек внимание поэта. Случилось что-то из ряда вон выходящее. Пушкин вышел из кабинета.
– С монаршей милостью, Александр Сергеевич, – обратился к поэту Дмитрий Николаевич Гончаров. – Читаем и перечитываем всемилостивейшие слова, обращенные от имени государя к Таше и к вам по случаю свадьбы Екатерины.
Наталья Николаевна молча подала мужу официальное письмо, только что полученное ею от графа Бенкендорфа. И Пушкин прочитал:
«Его величество, желая сделать что-нибудь приятное вашему мужу и вам, поручил мне передать вам в собственные руки сумму, при сем прилагаемую, по случаю брака вашей сестры, будучи уверен, что вам доставит удовольствие сделать ей свадебный подарок».