Последний год
Шрифт:
Еще скучнее было слушать, когда тетушка перебирала светские новости или начинала долгий рассказ о знаках внимания, которыми удостаивает государь избранных счастливиц.
– Тебе-то не было в последнее время счастья лицезреть нашего обожаемого царя-рыцаря? – с равнодушным видом спрашивает Екатерина Ивановна. – Намедни опять милостиво о тебе справлялся.
Красные пятна начинают медленно проступать на нежных щеках любимой племянницы. Решительно ничего не понимает тетушка Екатерина Ивановна.
…14 января был пышный и многолюдный бал у французского посла. Посол де Барант, ученый, историк и писатель, нашел минуту, чтобы подарить приветом далеко не сановного гостя,
Начались танцы. Все пришло в стремительное движение. Оживление нарастало. Был объявлен вальс. Музыканты приготовились, кавалеры спешили к дамам. Наталье Николаевне не приходило в голову, что Жорж осмелится. А он выжидательно склонился перед ней. Они были окружены любопытными со всех сторон. Музыка уже началась, пара за парой вступала в танец.
– Как вы решились?! – Наталья Николаевна сама не знала, успела она это сказать или только подумала про себя.
Жорж отвечал, что должен сообщить ей что-то очень важное для нее и для себя. Впрочем, они уже вальсировали, а он так и не сказал ей ничего важного.
– Вы безумец! – прерывистый шепот Натали был исполнен укора и тревоги. – Но я не хочу участвовать в вашем безумии. – И, как полагается даме, желающей прекратить танец, она сказала громко: – Благодарю, барон.
Зала была по-прежнему полна танцующих. Музыканты все еще играли вальс. Наталья Николаевна опустилась на стул, который ловко придвинул ей Дантес. Слава богу, он ее оставил.
Пушкин вскоре появился перед нею, совершенно утомленный.
– Не пора ли к дому, жёнка, если наплясалась в охоту?
Наталья Николаевна искренне обрадовалась. Домой, конечно, домой! Видел он или не видел?
Вероятно, ни одно событие великосветской жизни, о котором говорили на этом бале, ни одна новость, которую обсуждали дипломаты, не привлекли большего внимания, чем Наталья Пушкина, вальсировавшая со своим beau-fr'ere'oм.
Каждая карета увозила ворох новых слухов. На следующий день не было аристократического дома, в котором бы не обсуждали со всех сторон чрезвычайное происшествие: барон Геккерен сызнова танцевал с Пушкиной! А у баронессы Геккерен, которая наблюдала эту сцену, дрожал лорнет в руке…
Разговор оборачивался далее на поэта. Что теперь будет делать Пушкин? Не иначе, как станет ездить на балы, держа пистолет наизготовку. Без шуток, господа, – ничего другого ему не остается. Бац! – в Геккерена. Бац! – в собственную супругу! Куда проще, чем пугать противника дуэлью, а потом зайцем в кусты!..
Среди гостей французского посла был и вездесущий Александр Иванович Тургенев. Может быть, красноречивее всех разговоров, которые поднялись после этого бала в великосветских гостиных, была короткая запись в дневнике, которую сделал Тургенев, вернувшись из французского посольства. Запись гласила: «Пушкина и сестры ее. Сватовство».
Темное сватовство, осуществленное Дантесом, открыло перед ним новые возможности, которые он откровенно использовал. Зловещая тень торжествующего Дантеса отчетливо легла на дневниковую запись, сделанную взволнованной рукой.
Глава четвертая
На следующий день Александр Иванович Тургенев поспешил к Пушкину. Поэт встретил его с обычным радушием.
– Отыскал я, – сказал Александо Сергеевич, – свои давние стихи. В те дни чинили расправу с Рылеевым и товарищами его. Прошел слух, что и брата вашего Англия выдала русскому правительству, и что узника русского царя везут морем в Петербург. А Вяземский как раз в это время прислал мне свои стихи «Море». Вот мой тогдашний ответ ему. – Александр Сергеевич взял листок и прочел:
Так море, древний душегубец,Воспламеняет гений твой?Ты славишь лирой золотойНептуна грозного трезубец.Не славь его. В наш гнусный векСедой Нептун земли союзник.На всех стихиях человекТиран, предатель или узник.– Что изменилось ныне? – продолжал поэт. – Все так же властвует тиран, усердствуют предатели и томятся в неволе узники. Никуда не уйти нам, очевидцам памятных событий, от скорбной мысли о братьях наших, пострадавших столь жестоко… Перешлите стихи Николаю Ивановичу, как мой привет и память о нем…
– На днях у меня был любопытный разговор о тех временах, – отозвался Тургенев. – Сведущие люди подтверждают, что генерал Ермолов ожидал восстания в твердом убеждении, что в случае победы восставших плоды победы попадут в его крепкие руки. И так могло повернуться колесо истории!
– Направляясь на Кавказ, – отвечал Пушкин, – я сделал двести верст лишних, чтобы заехать к Ермолову в Орел. Разумеется, об этом я не мог напечатать в «Путешествии в Арзрум». Самое имя его пришлось изъять из «Современника». В пору нашей встречи опальный Ермолов нетерпеливо сносил свое бездействие. Я пробыл у него часа два. Беседа переходила с предмета на предмет. О правительстве и политике не было ни слова, если не считать злой критики Ермоловым действий своего преемника на Кавказе, Паскевича, или недовольства его историей Карамзина. – Пушкин улыбнулся. – Впрочем, куда укроешься от политики, даже касаясь одной литературы?.. Ничуть не жалею, Александр Иванович, что за два часа этой беседы расплатился крюком в двести верст. Показалось мне, что Ермолов либо пишет свои записки, либо намеревается их писать… Вот был бы клад для новейшей истории! А отставному чиновнику десятого класса Александру Пушкину, как именовали меня в казенных бумагах, быть бы издателем тех записок!.. Но полно мечтать о невозможном! Короткий очерк о встрече моей с Ермоловым – и тот не увидел света. .. – Пушкин задумался.
– А что, Александр Сергеевич, – спросил Тургенев, – если бы все виденное и слышанное вами нашло место именно в той истории новейшего времени, о которой вы сейчас упомянули?
– Избави бог! – отшутился Пушкин. – Если историк Петра не знает, как ему обойти цензуру, а историк Пугачева должен обладать мудростью змия, то что же будет с историком эпохи Александровой или – страшно произнести – с историком царствующего монарха? А впрочем, – вдруг признался поэт, – кто знает будущее? Каюсь, велик соблазн. Непременно должно описывать происшествия современные. Судьба не отказала мне во множестве памятных встреч. Я слышал об убийстве Павла от самих участников заговора, сам Сперанский рассказывал мне о своей ссылке. Кто из нас не знает истории четырнадцатого декабря? Я слышал рассказ о казни от своего товарища по лицею, который по обязанностям службы присутствовал при этом злодеянии…