Последний ход за белой королевой
Шрифт:
Следующим на очереди был прогрессивный художник.
– Я ему позвоню.
Но художник не отвечал.
– Появится он. Никуда не денется.
Подождем.
– Поедем в «партком», – предложил Тростников.
«Парткомом» еще лет десять назад стали называть забегаловку около виллы Ада. Там бармен подавал местную водку, совершенно отвратительную, крепкую, но, что немаловажно, дешевую. А «парткомом» именовали это заведение потому, что вместо того, чтобы сказать «поедем в бар», говорили «поедем в партком».
– А как цены? – спросил я.
– Понимаете, Евгений Николаевич, мерзавец однажды их поднял. Но мы забастовали.
– Как?
– Обыкновенно. По рабоче-крестьянски. Целую неделю никто к нему не ходил. Тогда он прислал к нам гонца и обещал больше никогда цены не повышать. И слово свое держит.
С тех пор, как лет пять назад я был там в последний раз, «партком» не изменился. Бармен все тот же. По глазам я понял, что он узнал меня, но виду не подал.
– Я пойду позвоню.
Тростников улыбнулся. Все знали: телефон-автомат около бара. Отсюда звонили в посольство и говорили: «Я в консульстве» или в консульство: «Я в посольстве». От посольства до консульства езды минут двадцать, а «партком» находился точно на полдороге от того и другого.
Я набрал номер Лоретты. Она сразу взяла трубку.
– Сегодня ужасный день. Но я с больным связалась. Он у меня будет завтра в десять.
– Спасибо. А сегодня?
– В семь часов вечера жду тебя там же, где в прошлый раз. Не забыл?
– Не забыл.
Вернувшись, я сказал Тростникову:
– Операция завтра в десять.
– Заметано.
И скомандовал бармену:
– Два стакана.
Напиток был все тот же. Стакан – целый стакан – за тысячу лир. Но гадость ужасная. Второй пить не хотелось, но пришлось.
Потом пошел звонить Тростников. Вернувшись, сказал:
– Художник будет в Культурном центре через полчаса.
В кабинете директора Центра сидела та же дама и жевала бутерброд. Расценив, и не без ошибки, взгляд Тростникова как «А ну, живо отсюда», она поспешно ретировалась.
Через пять минут Тростников спустился в холл и вернулся с небритым патлатым субъектом в синей замшевой куртке и коротких джинсах.
– Это наш друг из Москвы, – представил меня Тростников и вынул из письменного стола бутылку «Абсолюта».
Художник принялся трясти мне руку и рассказывать о том, какое впечатление на него произвел Горбачев, которого он видел месяц назад, когда был в Москве. Я услышал и про «исторический подвиг этого человека», и про «ожесточенное сопротивление консерваторов». Потом мастер кисти приступил к проблемам более общим, не утруждая себя плавными переходами с «идиотов из местной компартии» на «сталинский террор», а потом сразу на «общедемократическое движение в мире».
Я знал таких людей. Им надо дать возможность выговориться. Но на это нужно время, а у меня каждая минута на счету. Я подошел к художнику, положил руку на плечо:
– Вы наш верный друг.
Стаканы опустошались по-артиллерийски. Залп – и сразу же подготовка к новому.
Прогрессивный художник дал слово нарисовать такую картину, что все поймут, во-первых, что он гений, а во-вторых, что капитализм обречен.
Я сказал Володе:
– Ты заканчивай с ним. Поеду в номер. Отдохну.
Перед встречей с Лореттой я хотел принять душ.
51. Личный доктор
Лоретта сидела на террасе у самого тротуара.
– Ну, наконец-то, здравствуй.
– Здравствуй.
Я поцеловал ее в щеку, уселся рядом:
– Уф!
– Боже мой! Ты пьян!
Все женщины одинаковы.
– Ешь!
Она подвинула к мне тарелку с зеленью.
Я набросился на салат.
Руки действительно не совсем слушались. «Как у алкоголика!». И голова не то чтобы кружилась, но…
– Как ты здесь без меня?
Банальные фразы первых минут встречи, когда торопятся выяснить, не произошло ли чего-либо экстраординарного, в корне меняющего прежние отношения.
– Все по-старому.
Подошел официант. Я не стал мудрить:
– Суп страчателла, телячий бифштекс с жареным картофелем по-французски. И кружку пива. Холодного пива.
Лоретта вмешалась:
– Синьор пошутил. Он не хочет пива. Принесите стакан холодного чая.
Официант удалился.
– Самое лучшее для пользы дела – сохранить здоровье. Выглядишь ты плохо. Где ты сегодня обедал?
– В двух местах перекусил.
– У тебя больше нет изжоги? – в ее голосе промелькнула ирония.
– Почти нет.
– Почти? – она покачала головой. – Ты принимаешь мои таблетки?
– Давно кончились.
– Я тебе говорила, ты взял слишком мало.
Я решил перевести разговор на другую тему:
– Ты выглядишь усталой.
– Много работаю. По две-три операции в день.
– Плохо.
Она удивилась:
– Почему плохо?
– Какая ты хорошенькая!
– Была бы хорошенькая, бросил бы все и остался здесь.
Это было новым оборотом. Я не знал, что ответить.
Мне принесли суп.
– Связаться было нетрудно?
– Нет. Завтра в десять. У меня в кабинете.
– У тебя сегодня были сложные операции?
– Операций легких не бывает.
– А ты можешь человеку совершенно изменить лицо?
– Ты думаешь, тебе уже пора?
«Что она имеет в виду? Так постарел? Или – сделать пластическую операцию, чтобы уйти?»
Потом поехали к ней. Знакомый дом, знакомый подъезд, тот же почтовый ящик – две чахлые рекламки, тотчас выкинутые в рядом стоящую коробку – та же дверь с двумя замками.