Последний ход за белой королевой
Шрифт:
Она пропустила меня вперед. Было темно, но выключатель я нашел сразу, и веселые бра, похожие на уличные фонарики, осветили прихожую. Одновременно зажегся свет на кухне. Все было по-старому, как два года назад. Над дверью в спальню меня приветствовал зевающий рыжий котенок, пушистый и голубоглазый, он, казалось, вот-вот выпрыгнет из рамки. У входа в салон раскачивалась ваза с цветком; она всегда раскачивалась, когда хлопали дверью. Цветок был из шелка, в последнее время делают их – просто не отличишь от настоящих, и я любил трогать лепестки пальцем, как бы отдавая дань искусству.
Лоретта прошла в спальню, а я остался в салоне. Она вскоре вернулась:
– Я сварю кофе.
И удалилась на кухню. Я немного посидел один, потом поплелся за ней:
– Тебе помочь?
– Помели зерна.
Она протянула два пакета.
– Почему два?
– Тебе без кофеина.
Я сделал вид, что удивлен:
– Почему?
Лоретта не ответила. Потом вынула из шкафа два маленьких кофейника, две вазочки: одну для печенья, другую для сахара.
Вернулись в салон.
Потом кофе, музыка. Женщина, организованная во всем, она не допускала изменений раз и навсегда заведенного порядка и традиций. Этих традиций, я, по крайней мере сегодня, нарушать не собирался.
Потом я заснул.
52. Крокодил и Сосулька
В кабинет к Лоретте можно пройти тремя путями: через регистратуру, общую для троих докторов, через дверку «частный вход доктора» или кружным путем: больничное отделение, лифт для больных и служебный коридор.
Сегодня я пошел через официальный вход. В приемной дежурила Виктория. Я знал ее уже лет десять. Хохотушка и фривольница, с копной роскошных рыжих волос и не менее роскошным бюстом. Я не помнил, чтобы этот бюст когда-нибудь полностью умещался в ее белом халате.
В приемной посетителей не было, и Виктория скучала. Увидав меня, она вскочила:
– Синьор Евгений! Как давно вас не было! Надолго к нам?
– На неделю.
– Вы к госпоже докторессе с личным визитом или хотите воспользоваться нашими услугами? Мы теперь многое можем. Улучшить, удлинить. И не только нос, синьор Евгений.
– Удлинить, говоришь? Это хорошо. Скажи мне, Виктория, что длинное составляет разницу между мужчиной и женщиной?
– Вы меня заставляете краснеть, синьор Евгений.
– Воинская повинность, Виктория. Ничего, кроме воинской повинности. Где синьорина докторесса?
– У себя.
Я прошел во внутренний коридор. Налево – рентгеновский кабинет и перевязочная, направо – физиотерапия и отделение Лоретты.
Занимала Лоретта три комнаты: одна – просто салон, никакого намека на медицину, если не считать толстые медицинские книги в шкафу, здесь она беседовала с пациентами; другая – процедурная, со специальным креслом, диваном, шкафами и третья, маленькая, что-то вроде подсобки, всегда запертая. Здесь я в последний раз встречался со своим агентом. Я открыл дверь кабинета – никого, в процедурной – никого, подсобка и на этот раз оказалась запертой.
– Пошли, – услышал я за спиной голос Лоретты и от неожиданности вздрогнул.
– Ты меня испугала.
Она не ответила. В голубом халате, с раскачивающимся на груди блестящим, странной формы прибором, она выглядела внушительной, серьезной, не домашней, даже выше ростом.
Через служебную дверь вышли в коридор.
– Он уже ждет, – и голос у нее был серьезный, не домашний.
Через минуту мы оказались в кабинете, где кроме агрегата внушительных размеров с дисплеями и трубками ничего не было, даже стульев.
– Мой коллега на стажировке в Хьюстоне. Теперь сюда.
И она открыла еще одну дверь.
Увидав меня, Крокодил вскочил с кресла:
– Очень рад вас видеть, Евгений Николаевич.
– Здравствуй.
Он подскочил к мне, протянул руку:
– Отлично выглядите, Евгений Николаевич, прямо Ален Делон.
– Стараюсь.
Ну, а кто действительно выглядел великолепно, так это сам Крокодил: пышущее здоровьем загорелое лицо, безмятежная улыбка первого любовника, невообразимых расцветок куртка, огненного цвета спортивные туфли. Не верилось, чтобы такой человек когда-нибудь болел (что верно, то верно, болел он редко) или был в плохом настроении (и это тоже правда). Лоретта никак не могла взять в толк, почему такого веселого и незлобивого на вид парня зовут Крокодил. И хотя я убеждал ее, что все дело в сказке про доброго крокодила Гену (а Крокодила звали действительно Геной), она не верила.
На самом деле все так и было. Или почти так. Гена женился еще до кэгэбэвской школы, когда учился в МАИ. Рядом с ним, красивым рослым парнем, его супруга, маленькая, с носиком пуговкой, большими круглыми глазами, действительно походила на Чебурашку. Он и звал ее Чебурашкой. Ну, а его, соответственно, прозвали Крокодилом Геной. Ушла от него Чебурашка еще до того, как серьезные дяди из кадров начали готовить его в Италию. Про нее забыли, а прозвище Крокодил осталось. А вскоре он совсем перестал быть Геной и превратился в человека с банальной итальянской фамилией Манини. Дама, которую он привез в Италию в качестве супруги, заболела; ее пришлось откомандировать в Москву, а ему разрешили продолжать работу одному. Местным он представлялся канадцем, родившимся в Канаде и получившим образование в США.
– Что нового на чужбине, Гена?
– Все на свете или новое, или старое, как на вещи смотреть.
– Ты, смотрю я, философом стал.
– Жизнь такая, Евгений Николаевич. Тяжелая.
– Сейчас станет еще тяжелей. Где кейс?
– Какой кейс?
– Тот, который ты получил от Сэма Дулиттла.
– Я вас не понимаю, Евгений Николаевич.
– Что непонятно? Кейс ты получил?
– Получил.
– И что с ним сделал?
– Как всегда передал Топалову.
– И дальше?
– Все. Я больше его не видел.
В дверях показалась Лоретта. Она кивнула головой, что должно было означать: «Все спокойно». Я тоже кивнул головой: «Спасибо». Она бесшумно исчезла.
– Начнем сначала. Когда и где ты получил кейс?
– Я летал в Виндхук. Там ребята Нуйомы действуют почти открыто. Однако кейс мне там не дали. Пришлось лететь в Луанду. Там я встретил Дулиттла, он передал мне кейс.
– Где это было?
– В правлении банка «Ангола Минерал».
– Кто это видел?