Последний ход за белой королевой
Шрифт:
За окном машины замелькали аэродромные постройки, люди с тележками, вереница такси.
«Мерседес» остановился у большой стеклянной двери. Тростников и еще двое, по виду посольские, ждали у входа.
Я открыл дверцу.
– Вас проводить до самолета? – предложила Электра.
– Нет. Не надо.
Мы оба вышли из машины. Я подошел к Тростникову. Повернулся к Электре:
– Спасибо. За все спасибо. И желаю успехов в новой должности.
– До свидания. Приезжайте.
Она пошла к машине. Потом обернулась и помахала рукой. И в этот момент она сразу
78. Бегство
Дальнейшее развивалось как в видеомагнитофоне при убыстренном воспроизведении.
Тростников показал головой в сторону одного из сопровождающих, широкоплечего парня в очках:
– Он упакует.
Я отдал кейс.
– Самолет Аэрофлота. Пассажиров мало, мы распорядились, чтобы самолет взлетел на полчаса раньше, – говорил на ходу Тростников.
Кейс с печатями, запакованный согласно принятым для дипломатической почты стандартам, вернулся ко мне. Отныне я везу дипломатическую вализу, защищаемую законами всех цивилизованных государств. Подошел молодой парень.
– Третий секретарь, Бегунов, – представил его Тростников. – У него есть разрешение на выход к самолету.
– У кого еще есть?
– У меня.
Эту практику я хорошо знал. Местные власти дают посольствам два пропуска для прохода в самолет, формально для встречи и проводов диппочты – пропуска с фотографией, без права передачи другому лицу. А поскольку во всех посольствах – в советском тоже – послы отправляют владельцев этих пропусков встречать и провожать делегации, передавать что-либо транзитным пассажирам, (это незаконно, но местные власти закрывают глаза: в других странах их дипломаты делают так же), то дипломатам, имеющим пропуска, приходится таскаться в аэропорт раз в неделю, а то и чаще. Поэтому и существует очередь: два месяца в аэропорт едут одни, следующие два – другие.
Появился аэрофлотовец, вручил посадочный талон:
– Можно идти на посадку, поднимем на сорок минут раньше.
Я, Тростников, Бегунов и два парня поднялись на второй этаж. Здесь томился офицер безопасности Прутилов. Увидев процессию, он приосанился:
– Полный порядок?
Я кивнул головой. Прутилов толкнул в бок Бегунова:
– Если нападут, будешь обороняться? – и захохотал.
– Не нападут.
Бегунов, как и все кадровые дипломаты, был совершенно уверен, что никаких тайн на свете не существует и что кегебэшники играют в разведку так же, как они, дипломаты, играют в дипломатию, и что вся их работа предназначена только для ублажения начальства и для собственного безбедного времяпровождения. И сегодня он был убежден, что мои торжественные проводы – не что иное, как блажь пинкертонов: хотят с шиком, до трапа, проводить начальника. Что греха таить, такое бывало!
– Оружие взял? – не отставал от него Прутилов.
– Дали, – недовольно отмахнулся он.
Дальше нужно было идти втроем: я, Тростников и Бегунов.
Электронный контроль. Самое неприятное место.
– Диппочта, – я показал на кейс.
Чиновник долго рассматривал пластилиновые печати.
– Вы не будете возражать, если мы пропустим ваш чемодан через электронный контроль?
Я уловил в его голосе неуверенность и спокойно ответил:
– Это дипломатическая почта.
Чиновник вздохнул. Тростников мигнул мне, и я быстро обошел установку для контроля.
– Почта-то маленькая, – ворчал Бегунов, – чего вдвоем сопровождать!
– Видишь ли, – спокойно объяснял Тростников, – сегодня мы проносим не очень ценный груз, просто пустяшный, но делаем все по закону, так, чтобы у местных не закралось подозрение в следующий раз, когда мы будем проносить более важный груз. А пока неси этот чемодан.
И вручил Бегунову мой саквояж.
Аэрофлотовец ждал у посадочного отсека:
– Можно проходить в самолет. Пассажиры уже на борту.
На винтовой лестнице Тростников наклонился к мне.
– Досталось вам, Евгений Николаевич?
– Досталось.
– Выглядите вы бодро.
– Стараюсь.
Тростников обернулся: Бегунов плелся с саквояжем сзади.
– На орден натянули?
– Какой сейчас орден? – картинно вздохнул я. – Телеграмму в Москву послали?
– Да.
– Ответ есть?
– Куда там! Видели, как статую Дзержинского…
– Видел.
– Чуть в главное здание не ворвались.
Мы вошли в самолет. Стюардесса провела меня в первый класс и предложила место в первом ряду. Все по закону: дипкурьер должен занимать первый ряд. Бегунов поставил саквояж.
– Я могу идти вниз?
– Валяй, – махнул рукой Тростников.
И сел рядом со мной.
– Что интересно, Евгений Николаевич, циркулярки идут оттуда, как будто ничего не случилось. Все, как раньше.
– Еще не переориентировались.
Подошла стюардесса:
– Выпить хотите?
Я кивнул:
– Налейте нам виски.
И посмотрел на Тростникова:
– Будешь?
– Почему бы не выпить за хорошее дело?
Стюардесса принесла два фужера, налила сначала виски, хотела налить минеральной воды, но мы с Тростниковым замотали головами.
– Тяжелая у нас работа, – поднял фужер Тростников. – У того, кто работает.
– Верно, – согласился я.
– Я хочу выпить за вас, Евгений Николаевич. Сейчас власть, судя по всему, сменится. О старой я не жалею. Обидно только, что Горбачев сухим из воды вышел. Но, что бы там ни было, такие специалисты, как вы, нужны любой власти. Потому что это специалисты. Я хочу выпить за вас.
Из кабины экипажа вышел аэрофлотовец:
– Сейчас взлетаем.
Тростников поднялся:
– Счастливого пути.
– Счастливого пути. И до встречи.
«Толковый парень, – подумал я, – сегодня сработал по самому высшему классу».
И сразу заревел мотор.
– Самолет Аэрофлота выполняет рейс Рим-Москва с посадкой в Будапеште… – начала стюардесса.
«До Будапешта часа два, – думал я. – Можно поспать».
Я прислонился к подушке в верхней части кресла и сразу заснул.