Последний ход за белой королевой
Шрифт:
– У меня есть французская энциклопедия Ларусс. Подождите, я попытаюсь найти.
Я стал ждать. И про себя посмеивался: «Завтра местная разведка с ума будет сходить, зачем мне понадобились Троцкий и Че Гевара».
– Маркс есть. Родился 5 мая 1918, умер 14 марта 1883.
Я записал.
Через минуту:
– Есть Энгельс. Родился 28 ноября 1820, умер 5 августа 1885. С Троцким будет посложнее.
Я записал и снова стал ждать.
– Вы знаете, и с Троцким нет проблем. Родился 7 ноября 1879, умер 21 августа 1940.
«Ишь ты, – отметил я про себя. – 7 ноября».
– И Че Гевара есть. Родился 14 июня 1928, умер 9 октября 1967.
– И еще вопрос. У меня нет номеров посольства. Не могли бы вы позвонить Тростникову и попросить его связаться со мной?
И я продиктовал номер, который прочел на телефоне.
– Я вас понял. Все сделаю.
Молодец.
С кого начать? С Че Гевары. Конечно же, для пылких революционеров он главный персонаж в истории.
Щелкнули пружинки, и сейф открылся.
Первое, что я увидел – это огромный пистолет. Под ним – синий матерчатый кулек и два пакета c деньгами, завернутые в полиэтиленовую пленку. Я попробовал на ощупь кулек: камни, разного размера, большие, маленькие.
Что теперь? Считать деньги смысла не было.
Я вынул из кармана мой швейцарский паспорт на имя Жильбера Мало и прилагаемые документы, положил их в кейс, закрыл кейс и набрал слева 220470, справа 210124. Эти цифры я не забуду.
И в это время зазвенел телефон. Я поднял трубку. Неужели Володя? Так быстро. Хотя… Я посмотрел на часы, прошло уже двадцать минут, скоро вернется Электра. На всякий случай я решил говорить по-итальянски:
– Я вас слушаю.
– Добрый вечер, – мне ответили тоже по-итальянски, но с явным русским акцентом.
– Рад, что ты позвонил, – это я произнес по-русски.
– Рад, что вас слышу.
Я узнал голос Тростникова. И понял, что тот узнал мой тоже:
– Как дома дела?
Тростников немного помолчал, наверняка соображал, что отвечать. Потом неуверенно протянул:
– Хорошо. Может быть, заглянете ко мне? Поедем куда-нибудь пообедаем, я знаю ресторан, где готовят отличную семгу с вишневым соусом…
«Ага, проверяет, звоню под нажимом или свободно, – хмыкнул я. – Пинкертон!»
– В прошлый раз ты говорил, с малиновым.
– Да, да, с малиновым, – в голоске Володи появились веселые нотки. – Так как? Заедете?
– Нет, не могу. Я завтра должен лететь в Москву. Мне нужно одно место в первом классе на завтрашний рейс.
– Я это сделаю.
– Встретишь меня у главного входа в аэропорт в десять ноль-ноль.
– Встречу.
– Проведешь в самолет.
– Будет сделано.
– И еще… Со мной будет Олечка.
– Будет Олечка… – соображал Тростников.
– Или Верочка. Забыл, как зовут. Петина племянница.
Тростников должен понять: «олечка» и «верочка» – это жаргонное название разных типов дипломатической почты. Я забыл, какой из них наиболее секретный.
– Та сестра, которая постарше.
– Я вас понял. Очень хорошо понял. Петина племянница.
Молодец. И это понял. Петя – это Петр Афанасьевич, начальник референтуры, который комплектует диппочту.
– До встречи.
– До встречи.
– Не исключаются всякие неожиданности.
– Понял.
Я повесил трубку.
В это время открылась дверь и на пороге появилась Электра. Она смотрела прямо перед собой, вроде бы не замечая меня. Я хотел встать, но она остановила меня рукой:
– Я задержалась… Сегодня нас долго не отпускали.
Она подошла к телефону, сняла трубку, набрала две цифры:
– Ко мне никого не пропускайте. Я очень устала.
Потом вернулась к двери и два раза повернула ключ:
– Чем я могу помочь вам?
– Мне нужно где-то пробыть одну ночь.
– Мы поедем ко мне.
Она подошла к зеркалу, посмотрела на себя:
– Я плохо выгляжу.
– Вы самая прелестная «ночная фея», которую я когда-либо видел!
Она подошла к стенному шкафу, вынула голубой шелковый халат, короткий, как туника. Я не знал, отвернуться мне или нет. Она сняла с себя накидку. Полупрозрачный кружевной хитон, тоже короткий, выше колен, плотно облегал тело. Она надела халат, подошла к трюмо:
– Мне нужно снять грим. Это недолго. У вас неприятности?
– Если вы меня приютите на одну ночь и завтра поможете доехать до аэропорта, то все обойдется.
– Все обойдется. Я сейчас переоденусь, и мы поедем ко мне.
Она сняла грим, снова посмотрела на себя в зеркало, опять осталась недовольна, потом встала, подошла к шкафу, вынула вешалку с платьем, приготовилась расстегивать пуговицы на хитоне.
Мне захотелось сказать комплимент:
– Вы прекрасны…
– И именно поэтому вы не отворачиваетесь, когда я переодеваюсь?
Это было слишком. Я вскочил, разом оказался около нее, обнял ее, хотел поцеловать.
Она отвела голову:
– Я правда очень устала. Три часа на сцене. В последнем акте одна… – И заметив, что я приготовился расстегивать ей хитон, добавила: – Но устала не настолько, что не в состоянии расстегнуть пуговицы.
Теперь меня остановить было уже невозможно. Я расстегнул одну пуговицу, другую. Пальцы плохо слушались. Она смотрела мне в глаза и улыбалась:
– Таким я вас вижу впервые.