Последний из Легиона
Шрифт:
Свёрток, лежавший на столе, пискнул и зашевелился. Эл отвернулся от окна, не глядя, плотно задёрнул шторы, а затем сделал три шага и сел на шаткий стул. Аккуратно он развернул тряпицу.
Обезьяна вперила в Эла взгляд жёлтых, как янтарь, глаз и ощерилась, демонстрируя ненормально длинные клыки. Цепь из серебряных и железных звеньев надёжно оплетала тщедушное тельце, покрытое рыжеватой шерстью и бурыми пятнами засохшей крови. Рана от пули уже затянулась — металлический шарик, выпущенный револьвером демоноборца, прошёл навылет и затерялся в поле близ рабочего посёлка, где стригои нашли убежище
Эл снял перчатку и приложил два пальца в левой стороне груди животного. Обезьяна задёргалась, зашипела. Сердце билось. Гнало кровь. Нет, упыри не были мертвецами. Переродившимися — да. Демоноборец переместил пальцы вправо. Там тоже работал крошечный насос.
Бледные губы охотника зашевелились, произнося заклинание. Пальцы сложились особым образом и начертили над обезьяной Знак Гимены. Это не было чёрной магией, поднимавшей мёртвых, вызывавшей их души из Нижнего мира. Простое заклинание, которому Эл научился на востоке, позволяло заглянуть в душу живого существа и увидеть то, что ему известно. В работе демоноборца подобный навык пригождался часто. Легионер получил это умение от колдуна зитов в качестве платы за убийство осаждавшего деревню мананангала. Четыре беременные женщины стали жертвой жуткого крылатого чудища, прежде чем Эл добрался до него. Поскольку одна из убитых была женой колдуна, тот был рад отблагодарить охотника, отомстившего за смерть его супруги.
Обезьяна на столе задёргалась, словно её тыкали иголками или поджаривали на углях. Изо рта показалась пена, глаза закатились, так что стали видны только пронизанные сосудами белки. Эл опустил веки и сжал пальцами виски животного. Он словно оказался в призрачном лабиринте, который на самом деле был нагромождением перемешанных образов, хранящихся в мозгу обезьяны. В этом хаосе демоноборцу надо было отыскать то, что его интересовало.
Шли минуты, и обезьяна успокоилась, замерла. Со стороны можно было бы подумать, будто зверёк окоченел, но оба его сердца продолжали биться, только в замедленном ритме. Эл продирался сквозь воспоминания, пока не добрался до того, что искал. До самого главного. А затем пошёл дальше — на четыре месяца назад, в злополучный для Годура день, когда прокажённого старика посадили на лошадь и увезли из города.
Тёплый воздух наполняло множество запахов. Трава, земля, смола, листья, животные, прятавшиеся в чаще, гниющие на земле плоды — всё источало свой аромат.
Обезьяна ехала на плече старика, вцепившись в его давно не мытые, спутанные космы, и выбирала из рыжих волос маленьких букашек. Прежде чем выбросить их, совала в рот и раскусывала. Твари издавали едва слышный щелчок, прежде чем сдохнуть. Это однообразное занятие требовало сосредоточенности и ловкости, так что обезьяна была полностью поглощена им. Что не мешало ей ощущать запахи, тепло солнца и старика, а также следить за лошадьми, на которых передвигалась маленькая процессия: трое Кройнов и бродяга, которому одолжили старую клячу в серых яблоках. Животное скакало из последних сил, обезьяна чувствовала её напряжение и усталость.
Жаркий воздух был неподвижен и душен. Кругом царило спокойствие, даже листья едва шевелились — человек не заметил бы этого, но острый глаз
Люди разговаривали.
— Как же тебя угораздило подхватить проказу? — спросил Нейд, глядя сверху вниз на согнутую фигуру бродяги. Сам он держался очень прямо, словно жердь проглотил. — Небось, со шлюхами путался?
— Если бы! — отозвался старик. — Тогда не так обидно было б.
Кройны рассмеялись, но довольно сдержанно.
— Выходит, сам не знаешь, как заразился? — снисходительно спросил Бинки.
— Не знаю. Да и как понять? Ведь она, проклятая, только через полгода проявляется-то.
— Когда такие свиньи, как ты, чем-то заболевают, им следует забиться в нору поглубже и сидеть там, не высовываясь, пока не сдохнут, а не таскаться по городам, разнося заразу, — процедил Трик и сплюнул на дорогу.
Он глядел перед собой, словно старика не существовало вовсе. Обезьяна почувствовала, как напряглась спина её хозяина, как он втянул голову в плечи. Она замерла на пару секунд, а затем сунула между зубами только что пойманного паразита. Щёлк!
— Куда пойдёшь, когда мы тебя отпустим? — проговорил Бинки.
— Дальше на запад, — торопливо ответил бродяга. — Хочу поклониться Святилищу Пресветлой Пальмены. Может, она смилостивится и избавит меня от недуга.
— Что, кто-то уже так излечился? — поинтересовался Трик.
Он снял шляпу и принялся обмахиваться, заодно отгоняя слетавшихся к лошади мух и слепней.
— Слышал, что многие, — отозвался старик.
— Значит, надеешься. А путь до Святилища долгий.
— Месяца три ещё. Если пешком.
— Ишь, — Нейд цокнул языком. — Это сколько ж городков тебе придётся посетить, пока добредёшь?
— Не знаю, — ответил старик.
Ему приходилось вертеть головой, так как братья Кройны ехали по разные стороны от него.
— Пешком, говоришь, — протянул Бинки. — Неужели кто-то подвозит прокажённого?
— Мир не без добрых людей.
— Небось, прячешь руки-то? И лицо заматываешь. Обманываешь добрых людей? — усмехнулся Нейд.
— Нет, как можно, — робко улыбнулся в ответ старик.
Его обезображенное болезнью лицо превратилось при этом в жутковатую гримасу.
Нейд отвернулся.
— Не ври! — бросил Бинки. — Конечно, ты брехал. Кто посадит в свою телегу прокажённого?
Бродяга чуть помедлил с ответом.
— Но вы ведь дали мне коня, — заметил он.
Нейд расхохотался.
— Ага. Полудохлую клячу, вроде тебя. Когда вернёмся, придётся её пристрелить и сжечь.
— Может, тогда отдадите её мне? — с надеждой спросил старик.
Кройны переглянулись. Нейд прыснул, Бинки ухмыльнулся, Трик только едва заметно растянул губы в презрительной улыбке.
— А что, — проговорил старший. — Почему бы и нет? Домчишь на ней до Святилища Пальмены вчетверо быстрее.
— Правда? — недоверчиво спросил бродяга. — Отдадите?
— Да на кой она нам?!
— Вы отличная пара, — кивнул Нейд.
Прокажённый рассыпался в многословных благодарностях. Братья выслушали их со снисходительными ухмылками.
— Я вот думаю, — протянул Трик, когда старик замолчал, — что неправильно это: мы-то от тебя избавились, а как же другие?
— Какие другие? — спросил бродяга.