Последний из рыцарей
Шрифт:
Марина, съежившись, сидела в бойнице, смотревшей на город. Маленькая, бледная, неподвижная. Не удивительно, что ее не заметили раньше. Ее ночная рубашка была того же цвета, что и стены, а лицо и руки можно было принять за белых голубей.
— Она хотела спрыгнуть, — не подумав, сказал кто-то, — но испугалась.
Тристан подхватил Хильдегард, которая покачнулась при этих словах.
— Марина! — хотела крикнуть она, но голос не повиновался ей.
— Я полезу на крышу! — сказал Тристан.
— Это опасно, — предупредил
— Они могут испугать ее, и тогда она бросится вниз, — возразил Тристан. — А мне она доверяет.
— Она жива! — шептала Хильдегард. — Слава Богу, жива! — Неожиданно она закрыла лицо руками. — Я больше не могу! Не могу! — И разрыдалась. Доктор увел ее во дворец.
Тристан попросил, чтобы ему показали, как пройти на крышу. Он и его провожатый бежали по лестницам, прыгая через ступеньку, но по маленькой лесенке, что вела на крышу с чердака, Тристан поднимался один. Они сегодня уже искали здесь, но Марину было видно только с земли. Никто не допускал мысли, что она могла подняться сюда.
Крыша была крутая, и у Тристана закружилась голова. Он всегда немного боялся высоты.
Марину он не видел, но знал точно, где она находится. Кричать он не хотел, чтобы не испугать ее. Вниз на толпу он не смотрел.
Как такая маленькая девочка сумела подняться сюда? Должно быть, ее гнал безумный, неудержимый страх.
Нельзя сказать, чтобы на крыше Тристан держался так же мужественно, как на земле. Он полз от одной бойницы к другой, цепляясь обеими руками за крутой скат крыши, ноги его искали опоры на черепицах, пальцы в сапогах были судорожно сжаты.
Теперь он понимал, что сапоги следовало снять.
Ему было страшно, он покрылся холодной испариной.
Вот она, Марина. Высоко над собой он видел ее колени, одной рукой она ухватилась за край бойницы. Башня выглядела неприступной.
«Мне ни за что не подняться туда, — думал он. — Не понимаю, как это удалось Марине».
Неожиданно он увидел металлические скобы, вбитые в стену башни через одинаковые промежутки, и вздохнул с облегчением. Конечно, здесь должны были быть эти скобы, ведь на башню время от времени поднимались.
Не глядя вниз, Тристан с трудом добрался до нижней скобы. Он все еще не осмеливался окликнуть Марину. Она могла броситься вниз. Но с другой стороны, следовало дать ей знать, что он близко, чтобы его внезапное появление не испугало ее. Он догадывался, что Марина и так уже пережила страх, и опасался за ее рассудок… Так ничего и, не придумав, Тристан поднялся уже настолько, что ему стало видно Маринино лицо. Он сразу понял, что сейчас она не в состоянии испытывать даже страх. Казалось, Марина потеряла всякую способность чувствовать. Она не видела ни Тристана, ни бездны у себя под ногами. Ее лицо покрывала смертельная бледность, взгляд был устремлен куда-то вдаль. Поднявшись еще на две скобы, Тристан увидел, как у Марины дрожит подбородок, возможно, от холода, посиневшие руки судорожно вцепились в края бойницы.
Маленькая, растрепанная, в длинной ночной рубашке, она, тем не менее, выглядела даже величественной. Одна со своей страшной тайной.
Для Тристана по-прежнему оставалось загадкой, что же случилось у нее в комнате. Если Марина и была испачкана кровью, то не больше, чем после обычной драки. Одно-два пятна. Что же все-таки произошло? Заглянув в отрешенное лицо Марины, Тристан усомнился, что они когда-нибудь это узнают.
Теперь он уже успел бы схватить ее за щиколотку, если б она попыталась броситься вниз. Но как раз этого он не боялся.
— Марина, — тихо позвал он. — Это я, Тристан.
При звуке его голоса Марина чуть заметно вздрогнула. Но когда он назвал свое имя, страх угас в ее глазах, и в них появилось пустое, безжизненное выражение. Марина как будто окаменела. Тристан погладил ее по щеке.
— Идем, Марина. Нам надо спуститься вниз. Тебе больше ничто не угрожает. Твоя мама все время будет с тобой.
Не зная в чем дело, по наитию, он выбрал единственные нужные слова — самым большим врагом Марины было одиночество.
Но разум Марины был непроницаем. Она не видела Тристана, и по-прежнему смотрела в синее небесное пространство, по которому были разбросаны редкие облака. Тристан попытался разжать ее пальцы, но их словно свела предсмертная судорога.
— Идем же, — тихо проговорил он. — Мама ждет тебя.
Губы Марины вдруг зашевелились.
— Что ты сказала? — спросил Тристан, он висел в воздухе, держась одной рукой за скобу.
Марина не ответила, она как будто не слыхала его.
— Марина, милая, — уговаривал Тристан девочку, — внизу тебе больше нечего бояться. (Как будто он что-то знал об этом!) Ты должна спуститься вместе со мной. Я помогу тебе…
Господи, как он поможет ей спуститься? Он сам еле держится, и у него было темно перед глазами.
Зачем он полез сюда? Ведь он боится высоты. А Марина сейчас в таком состоянии, что не отличает его ни от короля, ни от солдата.
Ее белые, одеревеневшие губы снова зашевелились.
Впрочем, они были даже не белые, а синие от холода и от страха. Тристан не отрывал от них глаз. Марина с трудом шевелила ими, силясь произнести какие-то слова…
Тристан не хотел верить своим ушам, но ему показалось, что Марина сказала: «Я убила».
У Тристана сжалось сердце. Эта маленькая, одинокая, испуганная девочка думает, что убила человека. Он не знал, правда, это или нет, но спокойно сказал:
— Успокойся, Марина, ты никого не убила. Во всем дворце нет ни одного убитого. Обхвати меня руками за шею, и мы с тобой спустимся вниз.
Какое безумство! Они смогут спуститься, только если она полезет сама, однако это представлялось ему совершенно немыслимым. Вдруг он вздрогнул.