Последний канцлер
Шрифт:
Горчаков: Это точно.
Пушкин: А пироги как с кухни таскали, помнишь?
Горчаков: Помню, конечно. Да только мне и так давали.
Пушкин: Прасковья?
Горчаков: Она.
Пушкин: Экий ты расчетливый однако! Мало того, что меня обошел, так еще и добавку к рациону получал особо! (Оба
Горчаков: Я тебе давно говорю. В этой жизни без расчета никуда. Ладно. Что собирался делать целый день?
Пушкин: Отлеживаться после вчерашнего.
Горчаков: Потом отлежишься. Прогуляться тебе надо, вот что! Но не просто меланхолично побродить по лесам и лугам. Может, на охоту?
Пушкин: Какая еще охота?!
Горчаков: На зайца. Ну, или на кабана. Тоже неплохо.
Пушкин: Какого еще кабана? Не пойду, хоть режь!
Горчаков: Ну, тогда рыбалка остается. Удочки есть? Эй, человек! (Входит слуга). Как зовут молодца?
Пушкин: Филипп.
Горчаков: Филя, удочки где? Мы с барином идем на рыбалку. Через полчаса чтобы все было готово! Наживка, прикормка, все как положено! Да живее шевелись, раб божий! (Слуга, недоуменно озираясь, уходит. Горчаков кричит вслед). Еды с собой собери! И сам с нами пойдешь!
Пушкин: Чего ты еще затеял? Какая рыбалка? Там сыро, грязно, и вообще я не настроен…
Горчаков: Настрой – дело наживное. Давай, вставай. Одевайся, не в халате же ты пойдешь!
Пушкин: Да я вообще не хочу никуда идти!
Горчаков: Ты сам не знаешь, чего ты хочешь. Вперед! Мир полон красок и великих свершений. Кстати, где тут у вас река? (Берет Пушкина под руку, тащит, несмотря на сопротивление, за собой).
Картина 2
(Горчаков и Пушкин на берегу реки. Горчаков держит удочку и напряженно смотрит на поплавок. Пушкин лежит на берегу и глядит по сторонам. Его удочка покоится на траве. Филипп в отдалении пытается развести костер. Поплавок Пушкина слегка подрагивает. Горчаков делает знаки, пытаясь привлечь внимание Пушкина. Тот не реагирует.)
Горчаков: Да проснись ты! Клюет! Тащи! (Пушкин вскакивает, дергает удочку, крючок оказывается пустой)
Горчаков: Ну вот! Сошла! Чего по сторонам зеваешь? На поплавок смотри! Поклевку пропускай, а как в сторону потащит, подсекай и тяни. (Пушкин застывает в напряженной
Пушкин: Все-таки дурацкое занятие. Стоишь, таращишься, как сеттер, ждешь непонятно чего. Толку – ноль.
Горчаков: Совершенно с тобой не согласен! Тут все – интерес, азарт, соревнование! Поединок, кто кого переиграет, перехитрит – ты рыбу, или она тебя. В любом случае главное здесь – выждать удобный момент, чтобы действовать наверняка… Да тащи ты! Клюет же! (Пушкин тащит, крючок опять оказывается пустым. Пушкин плюет, в сердцах бросает удочку).
Горчаков (качая головой): И главное тут – терпение. Все как в жизни.
Пушкин: Нет ничего глупее, чем ждать. Прождешь всю жизнь. А то, чего ждал, так и не случится.
Горчаков: Может быть. Но дело не в «случилось» или «не случилось», а в твоей готовности к этому. Может, ты на границе вглядываешься вдаль… охраняешь рубежи отечества. И никого нет годами… Так может, потому и нет никого, что ты стоишь тут, на границе?
Пушкин: При чем тут границы отечества? Все, что мы способны здесь дождаться, так это какой-нибудь задрипаный ерш или тощий окунь, высунувшийся из тины на свою голову.
Горчаков: Ты не можешь наверняка этого знать.
Пушкин: Это еще почему? Все, что тут ловили когда-либо, это ерши, окуни да пескари. Ну, щука бывает.
Горчаков: И все-таки ты не можешь этого знать. Вдруг под этой гладкой поверхностью живет… акула?
Пушкин: Акулы живут в морской воде.
Горчаков: А это пресноводная акула.
Пушкин: Да ну тебя. Чушь какая-то. То же мне – жизненное призвание – стоять возле убогой речушки, в которой кроме лягушек, пиявок и прочей дряни ничего отродясь не водилось, и ждать – не вынырнет ли акула?
Горчаков: Все как в жизни, брат Пушкин. Ведь если искренне верить, что акула там, она рано или поздно действительно вынырнет.
(Горчаков вытаскивает очередного окуня).
Пушкин: Ну да. А вода обратится в вино. А пять хлебов в целый воз караваев.
Горчаков: Зря иронизируешь.
Пушкин: Да какое там! Я преклоняюсь.
Горчаков: Понятно (вытягивает пескаря). Продолжай в том же духе. Об удочке не забывай.
(Пушкин нехотя встает и забрасывает удочку).