Последний король венгров. В расцвете рыцарства. Спутанный моток
Шрифт:
— Шах! — сухо сказал Эверингем, передвигая слона.
— Нет, нет, мы пустим в дело только маленькую пешку, — с обычным добродушием сказал кардинал, — и посмотрите, как всё улаживается.
— Вот это я и желал бы знать. Где Мирраб?
— В комнате маркиза де Суареса, где переодевается в роскошный наряд, который мой верный Паскуале достал у своей приятельницы, придворной дамы её величества: богатое белое платье, причудливые украшения на голову; благодаря этому сходство Мирраб с леди Урсулой станет ещё поразительнее. Ваш ход, милорд! Прошу вас не терять нити этой интересной игры.
— Легко
Его преосвященство с минуту подумал, словно занятый стратегическими соображениями, затем, передвинув королеву через всю доску, продолжал:
— Что я думаю делать, милорд? А вот что: при помощи дипломатии, которую вы, англичане, так презираете, устроить, чтобы герцог увидел леди, которую он, конечно, примет за леди Урсулу, в компрометирующем её положении; вследствие этого начавшаяся сегодня любовная идиллия сегодня же вечером и закончится.
— Я не допущу, чтобы репутация честной женщины была запятнана из-за низкого обмана, — с жаром вступился Эверингем.
— Скажите, милорд, что вы называете низким обманом: умение враждебного вам дипломата пользоваться любыми средствами для достижения намеченных целей, которые он считает великими и справедливыми? Или это — дело рук задушевного друга, стремящегося к той же цели? Нет, нет, дорогой милорд, помните, что я не думаю осуждать вас. Ваши цели и стремления так же бескорыстны, как мои собственные. Я не прошу вас помочь мне и охотно избавил бы вас от посвящения в тайны моей дипломатии. Отчего вы боитесь за леди Урсулу? Неужели для вас репутация важнее успеха вашего плана? Вашего и всей вашей партии, — не забывайте этого!
— Ну что ж, я с вами, милорд, — со вздохом ответил Эверингем. — Вся Англия разделяет наше горячее желание видеть герцога Уэссекского супругом королевы. Но здесь я становлюсь в тупик пред вашей дипломатией. Если герцог отвернётся от леди Урсулы, его сердце, я надеюсь, обратится к королеве, которая страстно любит его, и... Шах!
— Ах, как вы прижимаете меня! — сказал кардинал, внимательно изучая положение фигур. — Что касается меня, то я, как видите, совсем бесцельно двигаю свои пешки. В настоящую минуту я хочу только разлучить герцога с леди Урсулой, а там увидим.
Эверингем молчал. В его душе верность другу боролась с любовью к родине и тревогой за её благополучие. Хотя его ужасала мысль встретиться сейчас лицом к лицу с герцогом Уэссекским, тем не менее он не хотел бы ничего изменить, чувствуя, что перед такой высокой ставкой, как брак герцога с Марией Тюдор, и временная измена другу, и репутация ни в чём не повинной женщины теряли своё значение. Даже мучившие его угрызения совести и чувство стыда лишь укрепляли его в принятом решении, так как он считал, что этими страданиями заслужит чуть ли не мученический венец.
Его преосвященство, без сомнения, знал, что происходит в сердце молодого лорда. При его знании человеческих слабостей ему легко было читать в кристально чистой душе противника.
Игра продолжалась молча.
— Я уезжаю с тяжёлым сердцем, чувствуя, что участвую в предательстве, — с глубоким вздохом произнёс Эверингем, выражая этим своё душевное состояние.
Кардинал с состраданием взглянул на него. В
— Вы пожаловали как нельзя более кстати, дорогой маркиз, — обратился к нему кардинал. — Помогите мне, пожалуйста, убедить лорда, что мы не замышляем никакого предательства против герцога Уэссекского.
По губам маркиза пробежала самодовольная улыбка.
— Какое предательство? — весело спросил он.
Но Эверингем, узнав всё, что хотел, спешил удалиться, предоставив событиям идти своим чередом. Теперь ему страстно хотелось оскорбить этих ненавистных ему заговорщиков или бросить им в лицо своё презрение.
— Шах и мат, милорд кардинал, — сухо сказал он, воспользовавшись рассеянностью противника, и встал, чтобы откланяться.
Он был уже в дорожном костюме, в сапогах со шпорами и только на время игры отцепил меч. Пока он снова застёгивал портупею, к нему приблизился дон Мигуэль.
— Умоляю вас, милорд, не говорить ни о каком предательстве, — серьёзно сказал он. — Поверьте, в этом деле ваша совесть оказывается чересчур чувствительной. В конце концов, что предлагает его преосвященство? Чтобы в течение самого короткого времени герцог Уэссекский, на основании свидетельства собственных своих глаз, думал, что леди Урсула Глинд не вполне достойна сделаться герцогиней Уэссекской. Мирраб сыграет свою роль не подозревая о ней, значит — в совершенстве. Свидетелем предполагаемой нами сцены будет один только герцог; неужели вы думаете, что он станет сильно страдать от разочарования? Вы, конечно, не думаете, что он в течение часа мог серьёзно влюбиться в леди Урсулу. Его самолюбие немножко пострадает, но это скоро пройдёт.
— Герцог никогда не разойдётся с другом из-за женщины, — успокоительным тоном добавил кардинал.
— Подобно пчеле, его светлость интересуется цветком лишь до тех пор, пока его привлекает сладкий запах, — продолжал маркиз. — Если он сочтёт леди Урсулу фальшивой, то обратиться к другой красавице с улыбкой снисхождения к женскому непостоянству.
Всё это было очень правдоподобно, да и лорду Эверингему самому хотелось верить, что он никоим образом не повредит своему другу. Впрочем, оставалось ещё одно сомнение.
— Во всей этой истории есть одно лицо, маркиз, о котором вы и его преосвященство вовсе не заботитесь; это — леди Урсула Глинд. В Англии репутацию девушки считают священной.
— Почему же её репутация может пострадать? Кто станет рассказывать об этом? Вы? Никогда не поверю! Герцог Уэссекский? Конечно, нет. Для успокоения вашей не в меру чуткой совести напомню вам, милорд, что вы не обязаны соблюдать тайну. Если по возвращении из Шотландии вы найдёте, что репутация леди Урсулы хоть сколько-нибудь пострадала из-за нас, вы свободны обличить виновных. Не так ли, ваше преосвященство?