Последний козырь
Шрифт:
– Прежде всего, господин полковник, – ответил Домосоенов, не пытаясь скрыть недовольства тоном контрразведчика, – то, что находится на пристани, знают не только портовые рабочие, ездовые, а весь Севастополь. Кроме того, полковник Наумов взялся устранить в порту беспорядки и значительно ускорить погрузочно-разгрузочные работы. Его предложения в этом смысле заслуживают серьезного внимания. Кстати, вы приписывали все красным саботажникам, а полковник Наумов – неправильной организации работ.
– Одно другого не исключает, – сухо произнес Богнар и спросил: – Где сейчас Наумов?
–
– Прошу вас, ваше превосходительство, предоставить мне возможность побеседовать с ним.
– Разумеется. Между прочим, ваш новый подопечный может быть вам полезен не в меньшей мере, чем те, услугами которых вы пользуетесь… Он недурно разбирается в коммерческих делах.
Домосоенову было известно, что шеф контрразведки добывает экспортные свидетельства, по которым вывозятся на шхуне «Ютурна» крупные партии ценных товаров. Экспортер из ведомства торговли и полковник Богнар довольны друг другом.
Намек Домосоенова был понят.
– Благодарю вас, Антон Аркадьевич, за добрый совет. Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы возможно скорее проверить Наумова и оформить допуск.
Через некоторое время Богнар уже входил в гостиницу.
Беседа, вернее – допрос велся недолго, но стоил обоим много сил.
– Полковник Наумов, Павел Алексеевич? – спросил Богнар, едва показавшись в двери занимаемого Наумовым номера.
«Полковник Богнар», – догадался Павел. Он его таким и представлял по фотографии, которую показывал ему в Ростове Артамонов: молод, порывист, даже стоит, чуть подавшись вперед. Гладко причесанные с отблеском волосы и вытянутый вперед подбородок усиливают это впечатление. А смотрит – будто целится из нагана.
– С кем имею честь?
– Кому принадлежало это имя до того, как вы его присвоили? – с предельной прямолинейностью спросил Богнар, не оставляя сомнений относительно характера беседы-допроса.
– Моему отцу – инженеру Англо-Кубанского нефтяного общества.
– Где вы служили последнее время?
– Начальником тыла третьего корпуса Западной армии адмирала Колчака.
– Не долго ли вы добирались до нас?
– Я был ранен в последних боях на реке Тобол в середине февраля, когда у вас на юге также все было предопределено. О том, что войска генерала Деникина отошли в Крым, я узнал в лазарете. Нас хотели перебросить в Верхнеудинск, а затем через Кяхту – в Монголию, в войска генералов Унгерна и Резухина. Я бежал из лазарета. Что было дальше – долгий разговор.
– О-о! Тут уж гарантия, что на запрос о вашей личности ответа не последует. Почему вы не продолжали борьбу там, на востоке, а избрали путь более опасный?
– Меня не устраивала эмиграция в Китай. Азиаты, знаете ли…
– Назовите командира и начальника штаба этого корпуса.
Наумов улыбнулся и перечислил всех должностных лиц.
– Вам, полковник, не повезло, – с твердой определенностью сказал Богнар. – Офицеры, личность которых мы не можем установить с предельной достоверностью, на работу в крупные штабы не допускаются. А чтобы на проверку не тратить зря времени, прибывающих из Средней Азии, Прибалтики и Сибири направляем в боевые части.
Полковник Наумов твердо, в тон ему, ответил:
– А кто вам сказал, что я стремлюсь попасть обязательно в ставку. Я готов ехать куда угодно, но в соответствии со своим званием и занимаемой должностью. – Он резко поднялся. – Если ваш принцип комплектования не позволяет правильно использовать опытные офицерские кадры в целях нашей борьбы, я готов стать в боевые порядки атакующих войск.
Богнар улыбнулся, обнажив мелкие белоснежные зубы и крупные десны. В следующее мгновение улыбка исчезла, и глаза его снова прицелились в Наумова:
– Браво, полковник, брависсимо! В ваших словах прозвучали независимость, достоинство и воинский патриотизм… Честь имею!
…Павел, мысленно «прокручивая» события этих двух недель, с нескрываемым интересом разглядывал Врангеля. На ум пришли слова генерала Домосоенова: «Если вы, батенька мой, не видели нового вождя нашей многострадальной армии, идите на торжественный молебен. В такое время взвалить на себя тяжкое бремя великой ответственности за судьбы священной борьбы против взбунтовавшейся черни может только человек, отмеченный милостию божией. Печать ее лежит на его лице».
«Да, в нем есть что-то необычное, – подумал Павел. – Массивный подбородок? Слишком длинная шея?… А уши! Без мочек, заострены кверху, огромны и прижаты, как у норовистого жеребца… Ну и, конечно, позер – стоит, будто перед объективом фотоаппарата».
Епископ Вениамин вернулся к аналою. Раздались воинские команды. Полки гулко отстучали шаг на месте и перестроились в резервный порядок. Главнокомандующий поднялся по ступеням к памятнику адмиралу Нахимову и обратился к войскам и к народу, собравшемуся на площади:
– Слушайте, русские люди! – начал он резким властным голосом и высоко вскинул руку. – Слушайте, за что мы боремся… За поруганную веру и оскорбленные святыни!.. За прекращение междоусобной брани!.. За то, чтобы русский народ сам выбрал бы себе хозяина!.. Я верю, что господь не допустит гибели правого дела. Зная безмерную доблесть войск, я непоколебимо верю, что мы дождемся светлого дня возрождения единой неделимой России… Помогите мне, русские люди, спасти родину!
Главнокомандующий закончил речь, и церковный хор грянул: «Ныне прославишься, сын человеческий…»
Началась церемония возложения венков. Офицеры, несшие первый венок, подошли к памятнику и замерли. Врангель прикоснулся к венку.
В течение апреля главнокомандующий возложил венки к памятникам прославленным флотоводцам Лазареву, Корнилову, Истомину и другим героическим россиянам. И всякий раз в его душе крепла уверенность, что роль, отведенная ему самому в истории многострадальной родины, позволит благодарным потомкам воздвигнуть еще один памятник. Ему.
Врангель представил этот памятник в бронзе, на массивном постаменте именно здесь, на этой площади. Памятник Нахимову уже теперь можно перенести на Малахов курган – туда, где адмирал был смертельно ранен. Стоит же памятник адмиралу Истомину в том месте Камчатского люнета, где он погиб…