Последний Легат
Шрифт:
Напиток из зерна? Что-то подобное хлещет римская чернь. Я как-то пробовал — не слишком приятное пойло. Вернее сказать, омерзительное.
Чтобы смыть отвратительный привкус воспоминаний с языка, я делаю второй глоток. Хорошее вино. Почти фалернское, только чуть кислее, с легким привкусом меда и фруктов.
— Испанское, — говорит Квинтилион.
Я киваю. Где же пропретор? Ночь на дворе, а я еще не ужинал. В желудке — тонкая нить голода.
Германия. Я почти на месте. Но почему мне все вокруг кажется нереальным, словно меня здесь
Наконец я слышу шаги. Они мягкие, слегка даже шаркающие. Появляется Публий Квинтилий Вар. Мы знакомы еще по сенату — хотя, в сущности, никогда не были близкими друзьями. Вар старше и опытнее, я моложе. Сейчас я в дорожной одежде, а пропретор в белой тоге с широкой пурпурной полосой, словно только что вышел из здания сената. Он что, и дома ее носит?
— Гай Деметрий!
Он протягивает руки для объятий. У него крупное, слегка округлившееся лицо, капризная складка губ — и мягкость, которая словно проступает сквозь его черты. Но это мягкость скорее безволия, чем доброты.
Мы ритуально обнимаемся. Его объятия энергичны, как дохлая рыба.
— Легат, — говорит Квинтилий Вар. — Будьте как дома. Сочувствую вашей утрате.
Луций. «Смотри, Гай! Кузнечик». И ладонь открывается…
— Пропретор, — отвечаю. — Спасибо за ваше участие. Надеюсь приступить к своим обязанностям легата уже завтра.
Вар смеется.
— Молодость, молодость, — говорит пропретор. — Все торопятся жить. Похвально ваше стремление к службе, Гай Деметрий. Но к чему торопиться? Отдохните, привыкните, разберитесь, что у нас происходит. К слову, как дорога? Хорошо добрались?
Если не считать встречи с дезертирами-галлами, то прекрасно.
— Прекрасно, — говорю я. — Хочу, кстати, сообщить…
Я рассказываю о заслугах германца Арминия, который со своими всадниками выручил меня из засады разбойников. А также прошу представить к награде старшего центуриона Тита Волтумия, выполнившего свой долг честно и достойно. Пропретор рассеянно слушает, кивает, словно все это ему давно известно.
— Германия, — говорит Вар. — Это будущее Рима…
И начинает рассказывать, с каким энтузиазмом германцы учат латынь и перенимают римские обычаи. Как просят помощи и суда от наших чиновников…
«Интересно, предложит он мне поужинать?» — думаю я, слушая разглагольствования пропретора. Особого уважения к Вару у меня нет: Публий Квинтилий стал управителем Германии не из-за особых талантов, а скорее из-за чиновничьей способности хватать быстро и прятать надежнее, а главное — быть лояльным. Слепая верность ценится принцепсом. Квинтилий Вар может быть слепым там, где это необходимо, и видеть происходящее только взглядом, совпадающим со взглядом принцепса. Недаром Август отдал Вару в жены свою племянницу — Клавдию Пульхру.
Есть хочется невыносимо. Я продолжаю вежливо слушать Квинтилия Вара — человека с крупным носом и маленьким подбородком. У легионеров я видел монеты с профилем пропретора и оттиском VAR.?Такими монетами — их имеет право печатать наместник
— Здесь все сложнее… эти варвары, им нужна твердая римская рука, — говорит Вар.
Я киваю. Светильники горят. Я вижу: вокруг одного из них летает мотылек, тень его мечется по стене — пш-ш-ш, мотылек влетает в пламя и сгорает. Обугленный комочек падает на мозаичный пол. Смешно. Говорят, в Иудее Вар приказал распять две тысячи человек. Мятежников.
— После гибели твоего брата мне пришлось показать, насколько моя рука тверда.
Я вспоминаю ряды крестов, стоящие вдоль военной дороги. Германцы, казненные за… что?
— Это было необходимо, — говорит Вар. — Но варвары, надо признать, делают успехи. Германцы все чаще обращаются к нашему суду, чтобы разбирать свои дела по цивилизованным, культурным законам, а не по ужасным варварским обычаям. Римский мир и римское право — вот что мы несем народам Германии…
Он напыщен и невыносим. А еще, говорят, Квинтилий Вар приехал бедным в богатую провинцию, а уехал — богатым из бедной. Сирию, конечно, нелегко разорить, но… Для настоящего римского чиновника нет ничего невозможного. Проверено.
Я смотрю на Вара и вижу то, что всегда презирал мой брат в людях: недалекость и самоуверенность. Пугающее сочетание. Луций, Луций, как ты уживался с этим болтуном?
Голод становится невыносимым. Покормят меня здесь или нет?!
Я вспоминаю виденных мной германцев — с яростными светлыми глазами убийц. Я вспоминаю Арминия — умного, храброго и прекрасно образованного царя херусков. Я вспоминаю мертвый взгляд варвара, распятого над дорогой. Неужели они все терпят над собой — вот этого?
— …германцы все чаще просят римского суда. У меня порой столько дел, что некогда заниматься личными делами. У меня почти нет отдыха, увы, такова доля ответственного правителя… Слава священному Августу и Риму, что варвары уже совершенно готовы принять нашу руку… я напишу принцепсу…
Август умен и повидал на своем веку болтунов — всяких. Сомневаюсь, что Вару удалось запудрить принцепсу мозги. Тогда почему Вар здесь? Неужели и умные люди начинают ценить в людях подобострастную верность?
Я слушаю и молчу.
В глубине таблиния — кабинета Вара — я наконец замечаю бронзовую статую молодого человека с тонким красивым лицом. Заметное сходство с принцепсом… стоп, это же алтарь! Культ божественного Августа (и Рима, как стыдливо добавляют) сейчас распространен по всем провинциям. Легионы, кроме своих орлов, имеют в качестве священных символов изображение принцепса. Имаго — вот как это называется. Имагифер носит его на древке, солдаты приносят жертвы и молятся Августу, как одному из богов. Почему нет? Бог, который платит жалованье. Да, такому стоит молиться!