Последний Легат
Шрифт:
В следующее мгновение она выбегает мне навстречу.
Пауза.
Прямо как в трагедиях Эсхила. Или в комедиях Теренция, когда…
Высокая. Пожалуй, не такая высокая, как германцы-мужчины, что пируют сейчас с Варом, но…
Длинные волосы. Темные глаза смотрят на меня. Она прекрасна.
Прекрасна, как Медуза Горгона. Поражение от красоты похоже на смерть. Опять кто-то из греков.
В легендах говорится, что это сама смертельная красота Медузы Горгоны превращала людей в камень, а отнюдь не какие-то чары. Хороший пример. Особенно если столкнешься с такой Медузой на темной тропинке сада где-нибудь в Германии.
Ее губы шевельнулись. Раз, другой.
— Что? — говорю я.
— С дороги! — Звук возвращается. Плохая латынь, кстати. Но голос хороший.
Я поднимаю брови. Она проходит мимо меня, я снова чувствую этот запах. Запах мокрой воды и тревоги. Запах беды.
— Как твое имя? — спрашиваю я.
Она фыркает и не отвечает.
Она уходит. Я смотрю ей вслед. Ее спина, ее ноги под платьем… мне нужно пойти за ней! Усилием воли я поворачиваюсь и иду к дому. Вступаю в облако света от светильника. Шерстяной фитиль в масле горит ровно и чуть потрескивает. В мозаичном полу отражается колебание пламени и моя белесая фигура.
Поворачиваюсь. В глубине сада женские тени. Кто они? И главное — кто она?
— Это заложницы.
Я вздрагиваю. Резко поворачиваюсь, чуть не падаю. Меня поддерживают за плечо. Пальцы твердые, но держат аккуратно. Я вижу золотое кольцо на безымянном пальце — знак римского всадника.
Поднимаю голову. Ну конечно! Этого и следовало ожидать.
— Что ты здесь делаешь? — говорю я хрипло.
Арминий, царь херусков, качает головой. Усмехается:
— Дышу воздухом. Там страшная духота.
Я думаю, что неплохо бы ударить Сегеста по голове чем-нибудь вроде бронзового светильника, затем вспоминаю:
— Заложницы?
Арминий смотрит на меня внимательно.
— Ты не знал, легат?
Для того чтобы обеспечить верность покоренных народов, Рим издавна берет заложников. Обычно это сыновья вождей, дети царей или знатных людей. Мальчики. В крайнем случае — юноши. Они живут в Риме, получают хорошее римское воспитание и обучение. Когда приходит время, они возвращаются к своим народам и несут им Pax Romana — Римский мир. О, в этом мы преуспели…
Но почему — девушки?
— Германцы иначе относятся к своим мальчикам. Смерть для мужчины от рук врага — не позор, а честь. Поэтому вожди легко жертвуют своими сыновьями. Но девочки… девушки — другое дело. — Арминий смотрит на меня. Кто ты, варвар, который говорит не как варвар?
— Другое?
— Когда в заложниках их женщины, германцы не так легко разорвут договор верности.
Я некоторое время обдумываю его слова. Если бы… ик!.. не вино, я бы додумался быстрее. Потом до меня все же доходит.
— То есть, — говорю я, — договор верности они разорвут в любом случае?
Арминий улыбается. Так, что у меня по спине пробегает холодок.
— Разве можно доверять варварам, легат? — говорит он негромко.
Налетает порыв ветра. В колеблющемся, рвущемся пламени светильника лицо Арминия кажется мне очень знакомым… и очень страшным. Словно восковая маска одного из моих предков.
Кто ты, варвар?
Когда я возвращаюсь в свою комнату, начинает светать.
В воздухе комнаты легкий туман благовоний и ладана, чтобы отгонять комаров. Меня качает от одной стены к другой. Пить. Надо как следует напиться воды перед сном, а то утром от моей головы останется только дымящаяся воронка вулкана. Я как-то видел извержение, это было не самое приятное впечатление в моей жизни.
Тарквиний сопит на лавке. Старческое лицо во сне искажено каким-то странным выражением, словно за ним кто-то гнался во сне. У стариков — беспокойный сон.
Я наливаю воды с лимоном из серебряного кувшина — поверхность, кое-где помятая, в мелких капельках. Провожу пальцем, остается мокрая полоса. Я беру чашу и выпиваю — с трудом, но до дна.
Прохладная вода стекает по стенкам внутри меня. Лучше.
Я ставлю чашу на стол и вижу свой сундук из крашенного в зеленый дерева, бронзовые петли такие древние, что позеленели от старости. Где-то там, в глубине, лежит шкатулка с вещами Луция… железное кольцо сенатора, которое он получил в двадцать четыре года, за четыре года до обычного срока… амулеты для здоровья — почему их так много, кстати? Я зажмуриваюсь. Глаза режет. Спать, надо спать.
Луций никогда не был суеверен. Скорее уж наоборот, брат всегда мог истолковать знамения в свою пользу.
И еще… Я замираю на мгновение. Конечно! Сегодня на арене. Безумный германец с фигуркой Быка.
Особый серебристый металл. И кажется, что фигурка подрагивает на ладони. След крови, размазанной по серебристому металлу…
Я не знаю такого металла. Что-то восточное? Надо достать, посмотреть. Там, на мгновение мне показалось, что фигурка Быка и фигурка птички, что досталась мне от брата, очень похожи. Сделаны одним мастером.
Возможно, это важно. Возможно, если я буду знать, откуда у германца его фигурка, я узнаю, откуда Луций взял свою.
Глаза словно песком присыпаны. Все кости болят. Я хочу найти фигурку Воробья, но понимаю, что сил мне уже не хватит. Да я и не знаю, где именно искать. Это дело Тарквиния.
Разбудить его? Я поворачиваю голову. Вижу с этой стороны только нос старика, задранный вверх, и беспокойный, подсвистывающий храп.
Делаю шаг. Он всего лишь старый раб, чье дело — угождать господину. То есть мне.
Останавливаюсь. Глупый старик сначала полчаса не сможет понять, чего я от него хочу. Затем начнет ворчать и задавать вопросы. Вопросы, морщусь я. У меня и так голова болит.