Последний Легат
Шрифт:
Мы выезжаем на санктум преториум, главную площадь лагеря. Здесь храмы для солдат, алтарь Божественного Августа, знамена и золотой орел легиона — ему приносят жертву, это Гений легиона. Охрана вытягивается по струнке, когда мы подъезжаем. Огромная палатка — принципия, там живут офицеры, — напротив знамен, через площадь.
Площадь достаточно большая, чтобы вместить весь легион на утреннем построении, приношении Гению легиона и лагеря, а также при гадании. Я чувствую в воздухе нотки птичьего
Я останавливаю Красавчика, спрыгиваю с седла. Ноги гудят. Мышцы занемели, задница квадратная и ничего не чувствует, кроме того, что ей не хочется обратно в седло. Я бросаю повод рабу и подхожу к знаменам.
Золотые значки и алые вексиллы. Надписи золотом по алому. Ткань колышется на ветру. Огненно-золотой, начищенный легионный орел над моей головой. Изображение императора — имаго, на котором Август молодой и красивый, — сияет понимающим блеском. Охраняющие его легионеры косятся на меня, но стоят неподвижно.
Я издалека делаю жест почитания. Гению легиона — мои приветствия! Принимай гостя.
Золотой орел молча реет в голубом небе — над лагерем, над серыми палатками, над стираным бельем, над кострами с жарящимся хлебом… Мощь Рима, величие власти.
Я поворачиваюсь на пятках и иду, преодолевая сопротивление занемевших мышц, к палатке принципии. Два караульных легионера смотрят на меня, но послушно вытягиваются по струнке, когда раб показывает им приказ Августа.
Я откидываю полог и делаю шаг внутрь…
Темнота. Стою, щурюсь. После яркого солнца за порогом здесь почти ничего не видно. Плотная ткань пропускает не так много света, поэтому некоторое время я вижу только отпечатки солнечных бликов, прыгающие на темном фоне. Жмурюсь, открываю глаза. Так лучше.
Отпечатки еще не исчезли, но теперь я вижу коренастого человека в телесном кожаном панцире, стоящего ко мне спиной у стола. Клапан палатки хлопает за моей спиной. Человек поворачивается, видит меня.
— Какого?… — говорит он. Вздергивает голову, я вижу выбритый подбородок, тяжелый, неуступчивый.
Я поднимаю руку.
— Приветствую тебя, воин.
Излом его бровей становится хмурым и недовольным.
— Кто ты, Тифону в задницу железный гвоздь, такой? — говорит он.
Ну, можно было и повежливей, конечно.
— Гай Деметрий Целест, — улыбаюсь я. — Возможно, вы обо мне слышали?
Пауза. Изменения в его лице напоминают разрушение многоэтажного здания, подточенного дряхлостью и сыростью.
— Новый легат?
— Совершенно верно.
— Префект лагеря Спурий Эггин, — представляется человек.
Эггин? Что ж. Это многое объясняет…
Я о нем уже слышал — от Тита Волтумия, старшего центуриона. Человек, который назначает одного из старших офицеров легиона руководить командой, распинающей варваров. Это означает неприятную тяжелую и малопочтенную работу, с которой справится и младший оптион десятой когорты. Что произошло между этими двумя, интересно?
Спурий Эггин — невысокий, крепкий. Лет пятидесяти, но очень крепкий. Короткая красная шея. Круглая голова. Нос круглый, пористый. Глаза маленькие, словно вдавленные в круглое лицо. По шее идет белый след старого шрама.
Еще бы. Префектом лагеря может стать только бывший примипил — первый центурион, выслужившийся из самых низов. Как я слышал, Эггин получил свой первый чин центуриона — младшего центуриона десятой когорты — на общей сходке, единогласным решением воинов. Такое редко, но бывает. Значит, Эггин начал служить еще до того, как Август сделал назначение центурионов своим личным правом.
На Эггине короткий кожаный панцирь, в руках — калам для письма. Я вижу короткие пальцы префекта, испачканные чернилами. Он смотрит на меня без всякого подобострастия. Он мне нравится… и не нравится одновременно.
— Что привело вас сюда, легат? — спрашивает Эггин.
Скорее не нравится, решаю я.
— Хороший вопрос, префект лагеря Эггин. Это ведь Семнадцатый легион, я правильно понимаю?
Эггин дергает уголком рта. Но лицо его спокойно. Равнодушно-холодный взгляд.
— Верно.
Я киваю и прохожу в палатку, поближе к жаровне. Протягиваю руку над горящими углями, чувствую ладонью поднимающееся от них тепло. Жар. Эггин за моей спиной ждет. Это напоминает камень, стоящий за твоей спиной.
— Прекрасно, — говорю наконец. Поворачиваюсь к префекту. — Значит, я не ошибся.
Эггин на мгновение вздергивает брови. Они почти белесые, что странно — при его темной шевелюре.
— Легат?
— Хорошая сегодня погода, верно, префект?
Эггин пожимает плечами. В этом движении я чувствую некий оттенок раздражения.
— Для Германии, — уточняю я. — Хорошая для Германии.
Он щурится. Но он хороший солдат, поэтому он ждет, когда этот легат — то есть я — выскажется.
— Солдаты уже завтракали, насколько понимаю? — спрашиваю я внезапно.
Эггин моргает. Но быстро берет себя в руки.
— Да, легат.
— Очень хорошо. — Я поворачиваюсь к жаровне и вытягиваю ладони над тлеющими углями. Хорошо. Усталые пальцы расслабляются.
— Легат?
— Знаете что. Я бы хотел видеть всех трибунов здесь. Через… — Я задумываюсь. — Скажем, через полчаса. Префекта конницы тоже.
Если Эггин и удивлен и раздосадован, он старается ничем не выдать своих чувств.