Последний Легат
Шрифт:
— Скажи, что… Проклятье, сейчас не время… Скажи, что собаки плохо видят в темноте. Пусть приходит утром.
Варвары смеются. Сверкает молния.
— Это тот? — спрашивает центурион.
Я качаю головой, опускаю ладонь к рукояти гладия. Пальцы совсем рядом от нее, я почти ощущаю тепло костяной рукояти.
— Не тот, — говорю я. — Даже обидно, Тит. Это другой однорукий. Проклятье… как глупо.
Вожак — тот варвар, которому Арминий отрубил руку на базаре. Похоже, он все-таки затаил на меня обиду. А у меня нет времени с ним ссориться.
Или… или его натравили. А я только кое-что начал понимать.
Один из германцев взмахивает рукой, я отшатываюсь. Что-то темное и круглое летит, описывает дугу… падает в грязь передо мной. Подкатывается к моим ногам.
Пауза. Я смотрю на спутанные темные волосы, следы крови. Лицо у мертвеца смуглое.
Германец что-то кричит. Тит Волтумий переводит:
— Он говорит: это ваше.
Я смотрю. Потом носком сапога переворачиваю голову. Хмыкаю от неожиданности. Передо мной голова одного из моих рабов — того, что бежал к лесу. В глазах застыл ужас.
Что ж… Я поднимаю взгляд. Беглец сам выбрал свою участь. Но мне все равно его жаль.
Мы стоим напротив: римляне и варвары. С одной стороны — я и старший центурион. С другой — шестеро германцев.
Мы пониже ростом, они, соответственно, повыше. То есть, если бы не рост, мы могли бы победить в этой схватке. Смешно.
Где-то вдалеке грохочет гром. Раскаты его чудовищны, кажется, в небесах сошлись на битву тысячи титанов и сотни богов. Мы стоим. Раскаты грома напоминают удары боевых молотов по медным воротам.
Гиганты, штурмующие небо. Мне всегда нравилась эта история…
Глаза германцев мерцают в свете молний.
— Не делайте резких движений, легат, — говорит центурион, не поворачивая головы. — Иначе они решат, что мы нападаем. А нам лучше выбрать момент.
Логично. Я говорю:
— Предложи этому, главному… как его, Демеригу — бой один на один. Я против него. Как это называется? Божий суд? Если я нанес ему обиду, я отвечу по справедливости.
Центурион едва заметно качает головой.
— Они не согласятся, легат. Для этих мы, римляне, — не люди.
Даже так?
— Попробуйте, Тит.
Центурион начинает говорить. Главный из варваров начинает смеяться, потом что-то отвечает. С презрением. Показывает обрубок и ладонью ударяет себя по локтю.
— И как он нас назвал? — говорю я.
— Говорит, что мы — грязные животные. Что у нас нет чести. — Тит Волтумий некоторое время молчит, затем продолжает: — Поэтому нас убьют и бросят тела в болото. Все просто. Мы просто исчезнем. Им не нужна месть римлян.
Нас никогда не найдут. Эх, а мне только начало нравиться обращение «легат».
— Что ж… — говорю я. Центурион выпрямляется. Вспышка молнии высвечивает все вокруг, делает синим.
На мгновение мне становится видно все. Военная дорога, вымощенная камнем. Ряды крестов над ней…
Распятый труп в кусках разваливающейся плоти смотрит на нас с высоты. Из-за обнажившихся зубов кажется, что мертвый германец улыбается. Если бы это было смешно… Впрочем, может, ему как раз смешно.
Фигурка Воробья холодит мне кожу на груди. А что, если…
Кажется, молния пронзает меня насквозь — от макушки до пят. И уходит в землю. Фигурка на моей груди словно прорастает сквозь грудную кость. Вспышка. Если бы мертвые могли говорить…
Я мысленно произношу приказ, затем пинаю отрубленную голову. Она медленно катится к ногам вожака, подпрыгивает. Наконец, застывает в лужице.
— Тит, приготовься. Сейчас начнем… Теперь переводи.
Центурион кивает. Взгляд его спокойный. Ethos Аристотеля. Взгляд человека за мгновение до того, как все рухнет.
— Готов? Это не мое, — говорю я для варваров. — Это ваше. Посмотри внимательно, варвар.
Однорукий Демериг слушает. Потом начинает смеяться. Ха-ха-ха.
— А ты посмотри, — предлагаю я. — Если осмелишься.
Германец хмыкает. Тянет единственную руку, запускает пальцы в волосы. Поднимает, смотрит. Вглядывается. Уже почти совсем темно, синий сумрак вокруг…
Демериг усмехается.
Голова открывает глаза.
От слабости я едва не теряю сознание. Проклятье, не время.
Крик вожака звучит над вереском, над холмами, над дорогой, над лесом, гнущимся от ветра, над крестами с мертвыми варварами.
Однорукий вопит. Голова раба падает на дорогу, продолжает несколько мгновений открывать рот, вращать глазами… Жуткое зрелище. У меня самого мороз по коже от этого.
Я кричу:
— Вперед! — и бросаюсь вперед, вытаскивая гладий. Центурион делает то же самое.
Крик Демерига еще не стих, а мы уже врезаемся в строй гемов. Коли, коли, коли! Мы с центурионом успеваем заколоть двоих, прежде чем остальные варвары приходят в себя. Но их четверо, и они заставляют нас отступить.
Короткая передышка. Мы стоим с одной стороны, варвары — с другой. Тяжело дышим. Между нами — мертвые тела.
— Они все равно нас убьют, — говорит старший центурион. — Их слишком много.
Гром грохочет прямо над нашими головами. Я на мгновение глохну. Начинает лить дождь. Первые капли барабанят по моей голове, застревают в бровях.
— Что ж, — говорю я. — Тогда чего тянуть?
Ни к чему теперь вежливость. Ни к чему наши извинения или просьбы… Мы все умрем.
— Сделать сложное — простым, — говорит Тит Волтумий.