Последний леший
Шрифт:
На середине речки оказалось, что это рослым оратаям было по грудь — Нойдаку вышло аккурат по шею, еще немного — и пить можно будет, не наклонясь. Северянин попал ногой в ямку, спотыкнулся, забарахтался всеми четырьмя — и получил лишь укоризненный взгляд собственной кобылы — чего мол, суетишься, здесь мелко совсем!
— А вот и жряк, долгожданный, пожаловал! — услышал колдун веселый голос Сухмата.
Собственно, колдуну была видна только темно-зеленая, в бурых пятнах, спина какого-то большого водяного зверя. Правда — очень большого — меньшего, само собой, чем кит, но побольше,
Показалась из воды морда. Ну и ну! Много всего повидал на своем веку Нойдак, зверей морских странных, и с рогами, и водой вверх брызгающих, поющих даже — но чтобы у чудища были такие челюсти, вдоль да поперек направленные, как пилы огромадные — такого молодой колдун не то, что не видывал, о подобном и не слыхивал! Какое там Слово… Небось, один Вий знает Слово для зверя такого!
Зверь не стал выбирать — бросился на того, кто был ближе, а таковым оказался Сухмат. Разумеется, на суше все было бы кончено в момент, но попробуйте помахать мечом в воде!?
Удар клинком промеж далеко рассаженых маленьких глаз явно не понравился жряку. На ходу развернулся, попытался атаковать с левого бока. И встретил следующий удар неожиданно высунувшейся из-под воды бронированной лапой. И вперед — на богатыря. Рахта, успев прибарахтаться поближе, нанес от души пару ударов мечом в заднюю часть чудища. Жряк, казалось, не обратил на это никакого внимания, продолжая переть на Сухмата с широко разинутой пастью. Сухмат схватил за раздвинутые челюсти руками — заскрипели железные рукавицы, гнущиеся под клыками кривыми звериными. Рванул богатырь руками в стороны — не понравилось жряку таковое обращение, замотал башкой — да Сухмат держал крепко. Рахта времени тож не терял — подобрался поближе к шее — и мечом по ней с размаху. С размаху, да без особого толка — что в тесто клинком лупить. Вязнет меч в жиру подкожном, даже крови — и той не видно. Вертит, крутит головой жряк, чувствует — конец ему пришел, добьют его людишки — вон как дружно взялись, один — держит, другой рубит, а тут еще и третий подтащился, все норовит копьецом глазик выколоть!
Но и у чудища было кое-что в запасе. Вдруг раздался звук отвратный из чрева жрякова, а затем — отрыгнулось прямо на Сухмата все то, что заглотил, да переваривал водяной монстр. Не выдержал богатырь пакости этой зловонной, очи да нос его облепившей, отпрянул, выпустил жряковы челюсти. Монстр на месте развернулся, да еще и лихо как — ну, как волчок, даром что огромадный… Вдарил лапами-плавниками по воде — и был таков!
А Сухмат, добравшись до берега, еще долго-предолго мылся-отмывался. И потом весь день плакался, что воняет все…
Глава 7
— Так кто же смерти нашей желал, душегубов нанимаючи? — спросил то ли себя, то ли друзей Сухматий.
— Что бы князь или Добран? Не может быть!
— Да и зачем тогда было бы нас из Киева отпускать? — пожал плечами Сухмат.
— Скажем, не хотел, чтобы знали люди киевские…
— Не столь уж велики мы с тобой птицы!
— Да и что толку людей лихих нанимать? Против нас-то?! — усмехнулся Сухмат, — Пустое, Добрыня бы так не сделал.
— Добрыня — не сделал бы, а Добран Малкович… Он мог! Вроде подготовились, и камни заранее припасли, и место знали, и время…
— А откуда им было знать? Ну, сам подумай!
— Может, жрецы расстарались?
— Вот, это ближе к истине!
Богатыри замолчали, в который раз раздумывая на тему — кто же был против них? И то не годится, и это — не так, странно все как-то…
— А коли ведуны, то кто хотел Рахту, да Сухмата, да Нойдака убить? — подал голос Нойдак.
— Не все ли равно, одно слово — ведуны! — бросил Рахта с презрением.
— Не одно! — возразил Нойдак, — Нойдак так думает: одно дело, если слуги того ведуна, что молниями повелевал, другое — если тот черный колдун убивцев нанял…
— Этот колдун почему-то за Бронятой охотится, — пожал плечами Рахта, — и мы ему более не помеха… Ему теперь другая помеха будет!
— Тогда кто?
— Просто… Ведуны!
— Просто не бывает!
— Ну ты, колдун, — повернулся Рахта к Нойдаку, — возьми бубен, покамлай — будут на нас еще нападенья?
— Нойдак сейчас! — молодой ведун полез за бубном.
— Брось, не сейчас, — остановил его Сухмат, — вечером поворожишь… Да и не все равно, что ты наколдуешь, нам все одно — настороже быть надобно!
Смеркалось. Впереди, поодаль от дороги, виднелось старое христьянское кладбище. То самое место, о котором говорят — лучше б не было его! Но если уже есть — что сделаешь? Все обычаи всех народов, когда-то живших и ныне живущих в этих местах, предостерегали трогать мертвых, какому роду они не были бы. Лежат — и пусть лежат!
— И как это христьяне мертвецов закапывают как есть в землю?! — недоумевал Сухмат, — Как представишь себя на их месте… Лежишь в земле сырой, тебя черви земляные гложут, а ты — потому как мертвый — и отогнать их не можешь! Как представишь, что тебя едят — бр-р-р…
— У всех свои обычаи, у русов — русские, у христьян — христьянские, — проворчал Рахта.
— А Черный Прынц сказывал, что есть на свете племена-народы, которые стариков сами и съедают, — высказался Нойдак.
— Каждый своих, али чужих тоже?
— Про то Черный Прынц Нойдаку не сказывал, просто молвил — родителей поедают, как старость приходит, а те — спасибо говорят!
— Может и правы они, все лучше, чем в земле гнить…
— Вот, вот, так и говорят: «Лучше покоиться в родных желудках, чем в земле и глине!», — закивал Нойдак.
— Наш обычай — самый лучший! — объявил Сухмат чуть ли не торжественно, — Убили тебя — сожгут на костре, а пока тризну справлять будут, ты — уж в Вирии!
— Али в Кощном царстве, на полях медных, — буркнул Рахта.
— Каждому — по заслугам его!
— А ты уверен?
Сухмат не нашелся, что сказать. В этот момент в наступившей тишине чуткие уши всех трех молодых парней уловили шум и какую-то возню, доносившуюся со стороны заброшенного кладбища. Немалый, видать, был шумок, ведь до могил было от дороги шагов этак пятьсот, не меньше.