Последний Люцифер: утраченная история Грааля
Шрифт:
Семья Екатерины Васильевны, следуя указаниям святого отца, с малолетства приучала Луку к Церкви и Святым Писаниям. За него молились все, кто был близок к нему: и приёмная семья, и родной отец. Но не всё было благополучно с этим уникальным ребёнком. Точнее, не всё так просто…
— Отец Яков, — обратился к нему в парке подошедший отец Марк, сослуживец по приходу, — вам звонят.
Яков попрощался с прихожанином, с которым беседовал в церковном сквере.
— Да, иду. Спасибо, — войдя в кабинет канцелярии и закрыв за собой дверь,
— Слава Иисусу Христу! — прозвучало стандартное католическое приветствие.
— Во веки веков, Аминь, — отозвался священник.
— Отец Яков, это Екатерина. Здравствуйте.
— Здравствуйте, Катерина. Всё нормально у вас?
— Не совсем.
— Что случилось? — насторожился Яков. — Что-то с Лукой?
— Да. Мне пришлось снова вызвать врача…
— Мы же договаривались с вами, что к врачам обращаться только в самых крайних случаях.
— Так и есть… Думаю, вам нужно забрать мальчика и спрятать его.
— Вы меня пугаете, — прошептал Яков и в волнении присел за стол.
— Сама в смятении. Я, конечно, уже привыкла к тому, что у Луки замедленное физическое развитие, и что в шесть лет он своим телом выглядит как годовалый. Но его развитие всё же нельзя назвать отстающим. Он не даун и не вундеркинд, как намекали врачи. Он способен говорить в его возрасте, но по какой-то причине просто этого не делает. И скорее я склонна к вашей версии его развития потому, что он уже рисует. И рисует не кружочки и палочки, а сложнейшие символы.
— Какие символы?
— Думаю, это египетские иероглифы. И не только египетские. Но сегодня ночью я проснулась оттого, что услышала его плач и крики. Он кричал во сне на непонятном языке. И у него поднялась температура.
— А… голос был его или чужой? — испуганно спросил отец Яков.
— Голос его, детский. Не бойтесь, экзорцист не потребуется. Я так думаю. Лука вскоре успокоился: мне пришлось разбудить его. Но я не знаю этого языка. Быть может, вы знаете, так как владеете информацией о древних языках Святых Писаний?
— То есть на одержимость это не похоже?
— Мы же знаем, кто его мать. Поэтому его развитие и всё, что с ним происходит, вероятно, совершенно нормально для этого вида. Но боюсь, что я могу чего-то не доглядеть. И помочь мне в этом простые врачи и психологи не смогут в виду того, что современная медицина и педагогика никогда не сталкивалась с подобным опытом. Я боюсь показывать им нашего мальчика. А так как вы его отец, у него с вами есть кровная связь. И вы скорее поймёте, что с ним.
— Да, это верно. А он спрашивал когда-нибудь обо мне или о матери?
— Нет. Он обычный маленький ребёнок, которому ни до кого нет дела. Он спокойный, улыбчивый. Его взгляд уж слишком осмысленный, а речь, хоть и не многочисленна, но вполне ясна, даже более того. Хотя, наверное, это просто немыслимо для годовалого малыша простого человека! Мне стыдно признаться, святой отец, но… — она замялась, — он мне напоминает маленького Иисуса, способного в младенчестве говорить с волхвами.
— Даже так?
— Простите, если сказала не подобающие вещи.
— Нет-нет, всё нормально, мы же знаем, что он необычный ребёнок.
— Да, святой отец. Особенно Лука любит кошку. И она его любит как собственного детёныша, как-то по-особенному. Да и с моими детьми у него проблем нет.
— Это радует. Что ж, я приеду сразу, как только смогу. А что с его температурой? И что сказал врач на этот раз?
— Температура была выше, чем у нормального человека. Градусник зашкалило, поэтому точную температуру я не смогла установить. Но он даже не вспотел. Просто когда я дотронулась до него, чтобы разбудить, то на ощупь определила, что он слишком горячий, и поэтому поставила градусник. Врач сказала, что ребёнка нужно обследовать, возможно, у него геронтологическая мутация или гематологическая аномалия, и она даже договорится с диагностическим центром. Этого-то я и боюсь. Поэтому вам нужно срочно приехать и увезти Луку, чтобы он не попал в руки этих…
— Я понял.
— А я придумаю какую-нибудь справку или назначение в какую-нибудь «заграничную клинику», чтобы его не кинулись искать.
— Но что вы скажете мужу?
— Мы все вместе решим это совместно с вами, когда приедете.
— Конечно. А вдруг социальные службы вас заподозрят в каком-либо преступлении относительно усыновлённого ребёнка?
— Будем надеяться, что всё обойдётся.
— Да, я сейчас же иду улаживать свой отъезд. До встречи.
— До встречи, святой отец, — попрощалась Екатерина Васильевна и повесила трубку.
25
Вечером следующего дня вся семья Титаренко (Екатерина Васильевна, её муж Сергей, дети — шестнадцатилетний Иван, четырнадцатилетний Олег и двенадцатилетняя Настя) и отец Яков собрались в зале их квартиры на семейный совет. Лука лежал на коврике посреди зала и что-то выводил цветным мелком в альбоме.
— …Да, его разум развивается, как у нормального ребёнка шести лет, но телом он как годовалый, — констатировала Екатерина Васильевна.
— Мне жаль, что приходится подвергать вас подобному стрессу: сначала ввести Луку в вашу семью, а потом забрать его от вас, — сокрушался Яков.
— Он всегда будет нашим младшим братиком, — возразил Олег.
— Да, — поддакнула Настя.
— Но никто из нас не может знать наверняка, когда вы встретитесь с ним снова, — напоминал Яков.
— Если мы будем ему нужны, он всегда может на нас рассчитывать, — сказал Сергей, глянув на играющего рядом ребёнка. — И вы, разумеется, тоже.
— Спасибо, Сергей Александрович.
— Где же вы хотите его спрятать? — поинтересовался Сергей.
— Думаю, это придётся сделать там, где никому и в голову не придёт его искать. Будет безопаснее и для вас не знать этого места. Согласны?