Последний Люцифер: утраченная история Грааля
Шрифт:
— Не знаю. Но мне надо покинуть город.
— Я с тобой! — живо заявила она.
— Это опасно, — предупредил он её.
— Я тебя одного не оставлю. Да и со мной ты не вызовешь подозрения. Будем выглядеть, как супружеская пара.
— Тогда уходим прямо сейчас. Ничего лишнего не бери. И слугам не говори лишнего.
— Я поняла, дорогой. Мы можем укрыться в Бет Ани, в моём родном селении.
— Пошли же.
И они, взяв с собой только деньги и немного еды, отправились окольными путями из города,
Они шли долго.
— Если не в Бет Ани, то куда же мы идём? — поинтересовалась Мариам, догадавшись, что вовсе не в Вифанию они направляются.
— В Капернаум.
К вечеру они остановились возле скал и укрылись в пещере. Развели огонь и согрелись.
— Расскажи мне ещё что-нибудь? — попросила Мариам, выглядывая из пещеры и глядя на звёздное небо.
— Что ты хочешь знать?
— Как устроен наш мир? Что есть мужчина и женщина? Кто есть Бог? И кто есть Господь? Почему не стало живых богов среди нас? И отчего римляне смогли захватить весь мир?
— Ты задаёшь слишком много вопросов, милая. Не всякая женщина озадачена судьбами мира. Отчего это так заботит тебя?
— Наверное, оттого, что я познала тебя, божий сын. Оттого что я познала некую тайну бытия благодаря тебе, мой учитель.
Габриэль улыбнулся.
— Учитель? — смешливо переспросил он.
— Разве не ты учишь меня видеть этот мир и ценить его? Разве не помогаешь понять, как это чудесно — быть твоей женщиной?
Габриэль приблизился к Мариам и поцеловал её в губы.
— Ты радуешь меня.
— И ты, мой господин, радуешь меня тем, что нежишь и милуешь меня, что беседуешь будто с равной тебе. Наши мужчины не поступают так со своими женщинами, матерями и сёстрами. Мужчины нас считают глупыми и не достойными серьёзных разговоров о науках и Великом. Они даже о провидицах смущаются говорить.
Габриэль вздохнул, задумался на мгновение и начал повествование.
— Слушай же. Истинно, Вселенная состоит из малых частей, как кусок полотна соткан из множества пушинок шерсти. Из этой шерсти можно соткать гиматий, можно соткать дорогу до солнца, можно сшить мешок или связать чулки. Корень всего шерсть, то есть маленькие пушинки. Из них можно сотворить любую вещь.
— Из шерсти?
— Пусть слово моё звучит как притча, но ты уразумей шире.
— Да, я поняла. Шире и дальше.
— Да. Также есть такие крохотные пушинки, из которых созданы растения, животные, люди, звёзды и вся Вселенная. Все существа, все создания, все творения пребывают друг в друге, и друг с другом, как младенец внутри матери, как пища внутри наших тел, как кровь внутри нас и наши внутренности. Но мы все связаны между собой, друг с другом. Все вместе мы и есть Господь. И в нас во всех есть его корень, его дух.
— Что же есть Бог?
— Бог это тот, кто родил нас.
— Ты тоже бог? Ведь ты прародитель многих.
— Это вы называете нас богами. Но мы не Боги. Мы такие же, как и вы, но немногим иные. Бог — это всё, что мы видим вокруг себя в любой день жизни. Это всё сущее. А Господь это невидимый Дух, который оживляет всё божественное. Как вода поливает землю, и из земли появляются растения. Вода оживляет землю. И Господь оживляет Бога. И тогда Богиня рождает всё сущее.
— Значит, Бог — женщина?
— Есть Бог, и есть Богиня. Как есть мужчина, и есть женщина.
— А мы в этом мире принадлежим Богу или Богине?
— Мы все принадлежим Богине. Она нас родила, она нас поит и кормит.
— Ты говоришь о земле?
— Да, Мариам, о земле. Она наша Мать. А солнце — наш Отец.
— Солнце и есть — Господь?
— Нет, дорогая. Солнце — Бог Отец. Солнце — всего лишь пушинка на теле Господа. Солнце мы видим. А Господь невидимый, но очень могучий Дух, который может погубить, а может облагодетельствовать наше Солнце.
— Стало быть, Господь оживляет и землю, и солнце, и звёзды, и людей?
— Совершенно так, Мариам. Совершенно так.
— Разумею, равви, — она опустила голову, задумалась, потом снова обратилась к Габриэлю. — Священники часто говорят, что мир грешен. Чем он грешен? Что есть грех мира?
— Нет греха изначально. Но вы те, кто делает грех, когда люди делают вещи, подобные природе разврата. Грех это разврат. Сие — чрезмерность во всём.
— В еде, в питье? В любви и войне?
— Да, Мариам. Именно всё так.
— Но мы ведь тоже предаёмся любви. И милуемся, и чувствуем от этого радость… Это грех?
— Мы с тобой греху не предаёмся. А те, кто любится сегодня с одним, а завтра с другим, творят грех против себя же самих, — он поднял глаза к звёздному небу. — Материя видимая породила страсть и жажду, не имеющую подобия, которая произошла от чрезмерности. В каждом из вас есть невидимый сын человеческий, коего вы именуете божьим сыном. Потому говорю, что будьте бдительны, дабы кто не ввёл вас в заблуждение, говоря, что он там или он здесь. Он внутри каждого есть, но его нужно разглядеть в себе.
— Что есть чрезмерность?
Габриэль снова задумался, подбирая слова, чтобы Мариам поняла его объяснение.
— Если варить кашу, то нужно знать, сколько частей надо зёрен и воды, чтобы каша получилась достойная. Так сколько нужно чего?
— Миску зёрен и две миски воды.
— А теперь представь, что ты добавила три миски воды в одну миску зёрен.
— Я разумею. Третья миска станет чрезмерной. И тогда получится не каша, а жижа.
— Или взять огонь и дрова. Если дров слишком много, то они будут гореть долго. А если их будет мало, они сгорят быстро.