Последний Люцифер: утраченная история Грааля
Шрифт:
— Да, Никодим, эти слова подходят Варавве, ибо это он лишён чести, презрен от рождения. Потому и жаждет доказать своё истинное происхождение.
— Послушай же ещё. Прежде Исаия говорит так: «и произойдёт отрасль от корня Иесеева и ветвь произрастёт от корня его; и почитает на Нём Дух Господень, дух премудрости и разума, дух совета и крепости, дух ведения и благочестия. И страхом Господним исполнится, и будет судить бедных по правде, и дела страдальцев земли решать по истине…»
— Что ж, вера твоя достойна почитания…
— А эти слова о тебе, галилеянин. Вот
— Значит, в его пророчестве говорится о двоих.
Никодим глубоко вздохнул, будто хотел сказать что-то важное, но вдруг промолчал.
— И каковы же они, эти четыре пути, о коих ты толковал прежде? — поинтересовался Габриэль.
— Подобны четырём всадникам они. Один бледный, другой красный, третий чёрный, и только один из них белый. Скачут они быстро. И вот уже пред воротами твоими, лекарь. Первый путь пророчествует о том, что покинешь ты Иудею и тем спасёшь себя и народ наш, дабы не стать Мессией.
— А другие пути как же?
— Другие пути, как не крути, всё смертью твоей завершаются. Ибо Исаия говорит, что заклан будет агнец…
— Продолжай же…
— Второй путь, если возглавишь зелотов. Тогда Рим погубит и тебя, и зелотов, и народ весь, обагрив всю нашу землю кровью. Третий путь, если откажешься от зелотов, но не уйдёшь из Иерусалима, тогда познаешь их разбойничий нож и прослывёшь предателем, а они всё одно поднимут мятеж, подбиваемые ессеями и назареями. Но мятеж этот обречён.
— А четвёртый путь как же?
— Если сам себя передашь римлянам, которые, может быть, тебя не погубят. Но в этом нет гарантии, ибо они желчны и грубы. Тем спасёшь народ от полного и неминуемого избиения. Потому одна дорога тебе, странник, — из Иерушалаима в другую землю. Ибо я послан и предупредить тебя об опасности, и попросить о помощи и спасении всего народа Израиля. Мы не желаем зла тебе, равви, но ты и о народе нашем подумай. Если римляне уничтожат богоугодный народ, то повсюду воцарится беззаконие. Римляне сметут с земли наши законы и традиции, сожгут наши города, перебьют всех — и малых и старых, и женщин, и детей, и стариков. Они насадят свои устои. Если погибнет народ Израилев, то кому тогда достанутся поучения твои? И пока ты в Иудее, есть большая опасность мятежа. Ибо надежды питают некоторые относительно тебя, лекарь. Даже если, странник, ты и не думал о своём месте в истории народа моего, то теперь всё в твоих руках. И в твоих руках его спасение. Подумай, имеешь ныне власть такую. Если попадёшь в руки зелотов, ты — покойник. А если согласишься возглавить мятеж, то также — покойник. Но погибнешь от римских солдат вместе с многими из нашего народа, если не со всеми. Подумай над сказанным. Народ будет благодарен тебе за спасение своё.
— А с зелотами как же?
— Пока не знаю, но их надо усмирить до времени, пока мы не окрепнем. И о судьбе Вараввы побеспокоиться пристало нам… Иди из Иерушалаима, равви… Иди.
— Бежать?
— Нет. Это не бегство. Сие спасение народа Божиего! А теперь прощай, — сказал Никодим, поднимаясь с
Через минуту он скрылся в тёмных зарослях, оставив Габриэля в раздумье. Когда он уходил, Иуда заметил его тень, но, видя задумчивость лекаря, не посмел приблизиться к нему и побеспокоить своим вопросом. Он оставил вопрос на утро.
Габриэль вернулся на своё место и снова устроился под деревом. Однако спать ему больше не хотелось. Он то прикрывал глаза в надежде заснуть, то снова открывал их, не в силах отринуть услышанное от Никодима.
«Если я снова убегу и скроюсь от первой же опасности как вор, то что я стану проповедовать, чему учить стану избранных, если поддамся животному страху перед сильными мира людского?»
Под утро он всё же смежевал глаза ненадолго и провалился в тяжёлый сон. И видел Исаию во сне, и говорил с ним. И решил, что ещё не время противиться желанию Синедриона, и надобно уйти до времени из Иерушалаима.
Утром Иуда подсел к лекарю, пока тот отдалился от остальных, и тихо спросил, кто был ночью подле них. А Габриэль смотрел на Иуду и мысленно удивлялся, как же Иуда похож на старшего брата, на Иосифа Варавву. Не зря называют его близнецом. Только у Вараввы глаза зелёные, а у Иуды голубые.
— Сегодня ночью приходил Исаия… — наконец произнёс Габриэль.
— Что он хотел от тебя? Ты должен продолжить дело Вараввы?
— Открыл пророчество про вашего вождя, — задумчиво ответил он, глядя куда-то вдаль.
— Про Иошу? И что это за пророчество?
— Что Господь сделает агнца своего светом народов, чтобы спасение Его простёрлось до конца земли…
— И что?
— Пророчество толкует: «Он (раб Господень) был презрен и умалён пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от Него лице своё; Он был презираем, и мы ни во что ставили Его…»
— И эти слова повергли тебя в уныние? Но ведь всё так и есть о Сыне Отца.
Габриэль понял, что Иуда не увидел в этих словах Исаии того, что в них увидел он сам, и потому поспешил перевести разговор на другую тему.
— Нынче я покину Иерушалаим.
— А как же мы? Как же царство Сына? — недоумевал Иуда.
— Позже, друг, — отозвался Габриэль и поднялся с земли. А Иуда остался сидеть, продолжая смотреть страннику вслед, не понимая того, чем же так тот встревожен. Однако при этом Иуде не понравилось решение странника теперь покинуть царственный Иерушалаим, в котором так живо виделась его тайная мечта о воцарении его старшего брата Иошу Вараввы на трон Давидов.
29
Вернулся Габриэль в дом Мариам озабоченный. Она сразу поняла, что случилось нечто неприятное.
— Сбылось моё предостережение о том, чтобы божий сын не бывал долго среди людей без своей спутницы? — поинтересовалась она.
— Сбылось. Вчера арестовали Варавву, Гестаса и Дисмоса.
— Ах, — она испуганно прикрыла ладонью рот.
— Среди их сторонников уныние. Они ищут спасения для своего царя. Начались аресты заговорщиков.
— Они выдадут тебя?