Последний Люцифер: утраченная история Грааля
Шрифт:
Священник был среднего роста, темноволосый мужчина лет тридцати пяти или около того, — в полумраке его сложно было рассмотреть лучше. Он шагнул навстречу прихожанке и улыбнулся.
— Я потревожил вас? Извините, — произнёс святой отец с европейским акцентом.
Видно было, что он изрядно намок под дождём. Наверное, выбегал куда-то ненадолго без зонта и накидки.
— Нет, вы нисколько меня не потревожили, — с налётом грусти отозвалась Анжела и окинула церковь беглым взглядом. — Здесь так тихо и умиротворённо.
—
— А из Ростова приезжают?
— Редко, — тут он опомнился. — Меня зовут отец Яков.
— Откуда вы, святой отец? — отреагировала она на его акцент.
— Из Польши, из города Гданьска. А вы?
— А я? А я… — она задумалась на мгновение. — Можно сказать, что я из Ростова.
— Вы католичка?
— Нет, — с неким сожалением произнесла Анжела.
— Православная?
— Нет. Я просто верующая в Бога и живущая надеждой.
— Понимаю. Мне это близко, — доброжелательно улыбнулся святой отец.
Вблизи он оказался моложе. Ему, наверное, было не больше тридцати, а может и того меньше. Ростом он был чуть ниже собеседницы; (Анжела была высокой, метр девяносто пять). У священника были выразительные светло карие глаза, аккуратная мужская стрижка слегка вьющихся тёмно-русых волос, западнославянская внешность, спокойный взгляд и сухопарое телосложение. Обычный молодой человек.
Анжела оглянулась на исповедальню.
— А не католикам можно посещать вашу церковь, ваши службы?
— Конечно, можно. Католическая Церковь выступает за экуменизм всех христианских церквей.
— Но причащаете и исповедуете вы только своих, верно?
— Верно.
— Что ж, спасибо, — с грустью улыбнулась Анжела и направилась к выходу из костёла. Ей почему-то расхотелось вступать в полемику со священником. Она знала, что если вступит в спор или пререкание, то это плохо закончится…для святого отца.
— Извините, а вы… — обратился отец Яков, пока женщина ещё не успела скрыться за воротами храма.
— Да, святой отец, — она оглянулась и приготовилась слушать.
— Мне, возможно, показалось. Но… Кажется, вы просили Бога о помощи…
— Так и есть. Вы правы, отец Яков. Я… жду Христа.
— Его все ждут, — с улыбкой заметил падре.
— Но не так, как его жду я, — многозначительно ответила Анжела, тяжело вздохнула и, шагнув за порог, скрылась за пеленой дождя.
Молодой священник ещё некоторое время смотрел задумчиво на открытую дверь, на дождь, колотящий по крыльцу. Отец Яков попытался что-то понять, что-то глубинное уловить в словах этой странной молодой женщины, показавшейся ему безмерно уставшей в своём несчастии.
8
Шагая под дождём Анжела вспоминала того священника, отца Бенедикта, и от этого старалась идти ещё быстрее, чтобы скорее покинуть часовню и не возбуждать в себе желание проверить душевные силы нынешнего оппонента, отца Якова. Скорее же прочь отсюда!
Она реально опасалась, что и Якова постигнет та же участь. Разочарования в людях были для неё самым тяжёлым испытанием…
Ох, уж эти воспоминания!
Когда Лючия снова оказалась в стенах церкви Святого Игнатия, в ней было уже тихо и пустынно.
Догорали свечи. Пахло ладаном и мирро. Ощущалась ещё сохранившаяся аура от недавно присутствующих здесь людей: в воздухе витал ещё запах их потных немытых тел, скамейки источали тепло недавно сидевших на них прихожан. Странно, но они пахли жизнью. А вот холёный, напомаженный епископ пах смертью и гниющей плотью, как и все мумии. И от смешения всех этих тошнотворных запахов и ощущения людской безысходности здесь царила гнетущая атмосфера.
Лючия подошла к алтарю и стала рассматривать изваяния Иисуса и Марии. Из укромного местечка исповедальни её заметил епископ, ещё беседовавший, как выяснилось, со страждущим.
Сзади раздались шаги. Она оглянулась. Это последний прихожанин покидал собор. Следом за ним появился епископ. Он приблизился к женщине и заговорил благодушным голосом:
— Господь с тобой, дочь моя.
Лючия оглянулась и с презрением посмотрела на самоуверенного священника так, что тот невольно отпрянул от неё и попятился, сделав шаг назад.
— Уж не о себе ли, как о Господе, ты вознамерился говорить? — усмехнулась она.
— Дерзкими нахожу слова твои, — с усмешкой упрекнул её епископ. — Но не стану на тебя гневаться, ибо чувствую, что ты предана Церкви как никто другой и имеешь тягу к Господу. Я вижу твою любовь и истинное понимание церкви Господа нашего Иисуса Христа. Вижу, что чувства твои не поверхностные и не показные, но глубинные и истинные, раз ты осталась в доме Господнем, когда все остальные поспешили к бесстыдству со своими мужьями и к сытым столам предаваться греху, несмотря на всё сказанное мной сегодня в проповеди и на предостережение об искушении Нечистым Искусителем. Да горит он в аду вечно!
— Если бы и ты познал любовь женщины, то не источал бы желчь и злобу. Ты хочешь, но не смеешь. Ты завидуешь и бесишься из-за бессилия что-либо изменить…
— Неразумная женщина, ты не понимаешь, что говоришь! — снисходительно заметил Бенедикт, пытаясь сдержать нараставший гнев.
На последние слова Лючия стиснула зубы на мгновение, чтобы не убить епископа словом.
— Любовь моя не к Церкви земной, но к Отцу Небесному и к Матери Земле. И не дочь я тебе вовсе, ибо нет меж нами никакого родства!