Последний натиск на восток ч. 2
Шрифт:
А тем временем два десятка франков, оставшихся у обоза, уже добивала основная сила Любимовой роты. Воинов и обозных дорезали и оттащили в сторонку, а телеги повернули назад. Тут потайная тропа была, в объезд завала, тщательно укрытая от чужих глаз воткнутыми в землю кустами. А зерно еще пригодится. Они его в лес родичам отвезут, что на дальних заимках прячутся.
Любим оторвался на сотню шагов. Он бежал легко, быстро, едва касаясь земли носками. Он держал путь прямо к сторожевой башне. Они укроются там, где франки их не возьмут, и потом вернутся назад. Ведь остатки сотни и дальше пойдут по лесу, чтобы попасть обратно к своим. Они не должны уйти отсюда, и тогда богиня Морана получит
В то же самое время. Юг Словении.
Сизый утренний туман сдуло резким порывом ветра. По утрам было еще прохладно, но приближающееся лето уже вовсю вступало в свои законные права. Топкая грязь давно засохла, и земля хорошо держала конское копыто. Авары, привычные к седлу куда больше, чем к твердой земле, ехали, слегка покачиваясь в такт коню, и трепали языком почем зря. А что еще делать, когда ты в пути уже которую неделю. Каждый воин вел с собой заводного коня, а воин побогаче — и двух. Не пройти длинный путь с одним лишь четвероногим другом. Сколько их сбивало копыто и шло под нож только потому, что не могло продолжать путь. Целый табун коней гнали за собой всадники в своих походах, иначе нипочем не дойти до врага.
Воины были одеты тепло, утренние холода еще пробирали до костей. Тут, в горах лето наступало поздно. Высокие колпаки из войлока, шерстяные рубахи, штаны и ноговицы, длинные брючины, прикрепленные к поясу завязками. А еще мягкие сапоги, подбитые снизу толстой кожей. Богатые воины ехали в расшитых кафтанах из шелка, запахнутых влево. Чоха, так называлась эта одежда. У воинов попроще и одежда была не так нарядна, без райских птиц и львов, вытканных искусными мастерицами из ромейских земель. Нет теперь богатой дани из Константинополя, а в Бургундии так делать не умели, они сами покупали такие ткани у ромеев. Потому и дороги такие чохи были, не по карману простым пастухам.
Из оружия каждый воин вез лук и два колчана стрел. Каждый имел длинный нож на поясе и булаву, притороченную к седлу. Знатные авары везли с собой доспех из пластин, шлем, который тоже из пластин был собран, и длинный меч с копьем. Но таких воинов немного было. Чуть больше сотни. И почти все они — ханская родня и нукеры, опять же родня его из младших семей. Тяжелая аварская конница — страшная сила, которой до этого противостоять могли лишь ромейские клибанарии, готы и лангобарды. Те тоже на коне бились отменно. В Испании еще жили остатки алан, почти растворившихся среди местных горцев. Те и вовсе лучшие из лучших тяжелые всадники были, закованные в железо до самых глаз.
Хан Октар вел свое войско кружным путем. Он не дурак, и лезть через леса точно не будет. Князь Само подготовит франкам горячую встречу, хан знал это совершенно точно. Октар дожил до почтенных лет потому, что всегда оценивал своих противников трезво, особенно тех, кто уже как-то раз принес беду в его племя. Авары шли по северным предгорьям Альп, сначала через земли алеманнов, потом через южную Баварию. Добыча была богатой, ведь в Алеманнии никто не ждал удара в спину. Множество мужей оттуда ушло в поход на восток. Двухтысячный отряд вез припасы и добычу на телегах, взятых у германцев, и это изрядно задерживало ход войска. Впрочем, а разве не за добычей они пришли? За телегами брели босоногие бабы, из тех, что были самыми пригожими. Их разбирали на вечерней стоянке, и уж тогда им приходилось туго. И пять, и десять воинов могло подарить каждой из них свою грубую ласку, превратив за пару недель пути дородных красавиц в бледные тени с потухшими глазами. Многие из них отказывались есть и, теряя силы, не выдерживали длинный путь. Их добивали без всякой жалости. Ведь впереди будет много других баб взамен этих.
Баварские земли авары прошли, как горячий нож через кусок масла. Здешнее войско тоже ушло в поход, а ополчение с копьями — не соперник для конного лучника. Воины убили мужчин и познали их женщин. Может, им хоть теперь повезет, и они родят настоящих воинов вместо увальней, что лежали вокруг своих селений, утыканные стрелами. Впереди были земли ненавистного князька Само, до них осталось совсем немного. А ведь хан Октар немало повоевал там в свое время, и он хорошо помнил пути в родные степи. Там множество дорог, все их не перекрыть. В предгорьях много пустошей, там не сделать засек и не устроить засад. Да и реки тут больше похожи на ручьи, пусть холодные, но мелкие. Всадники не застудят своих коней.
— Что это за дым? — хан Октар ткнул плетью туда, где над лесом поднимались черные вязкие клубы. — Посмотри!
Нукеры, ехавшие рядом, тронули пятками коней и вырвались вперед, туда, где в двух милях от этого места густо коптил какой-то огромный костер. Они вернулись вскоре, и выглядели весьма удивленными.
— Мой хан, — начал старший из них, племянник младшей жены. — Там словене сложили большой костер. Два десятка бочек со смолой. Поставили в горку и подожгли. Это смола так коптит.
— А зачем они их поставили? — удивился хан.
— Не знаю, — развел руками нукер. — Не согреться у такого костра, и еды не приготовить. И смолой воняет так, что просто мочи нет.
— Кажется, я знаю, зачем они это сделали, — помрачнел хан, снова ткнув вперед плетью. Туда, где поднялся еще один столб черного дыма, а за ним еще один. — Ждут нас. Передай сотникам, пусть добычу, что получше, по сумкам распихают. Остальное тут бросим. Налегке пойдем, а если боги будут благосклонны к нам, вернемся и заберем.
— А рабы? — спросил огорченный нукер. Ответ он прочитал в тяжелом, словно свинец, взгляде своего хана. Нукер склонил голову и поскакал прочь. Он в точности донесет до глав родов приказ своего вождя.
В то же самое время. Новгород.
Стоян, который командовал обороной Новгорода, до боли в глазах вглядывался в суету, что уже не первый день будоражила лагерь франков. Посеченный в битвах юшман обтягивал могучую, почти квадратную фигуру, словно мокрая рубаха. Боярин в задумчивости потер выскобленный дочиста подбородок и закусил длинный ус. Такая вот у него привычка была, ус кусать, когда думал. В лагере творилось что-то, совсем не похожее на осаду. И это что-то ему совсем не нравилось.
Приказ забросать франков головами их кельнских собратьев вызвал бурю эмоций в городе. Уж больно жутко! Сам епископ Григорий поначалу свое неудовольствие высказал, но потом, подумав, благословил. Коли для победы надо, значит это дело достойное. Воины его за это сильно зауважали. А то раньше смеялись только, когда он про смирение говорил. Ну, спрашивается, где воин, и где смирение? А уж когда он прошел вдоль стены и заявил, что бог повелел за каждую душу душу врага взять, а за каждый глаз — глаз в ответ, так многие и призадумались. Так ли уж плохо христианство это? А потом святой епископ договорился до того, что грех убийства врага на поле боя и не грех совсем, так как многие невинные жизни спасает, и это вовсе все на свои места поставило. Это как раз язычнику было совершенно понятно. Точнее, тем пяти сотням второй тагмы, что защищали город. По мнению князя, здесь больше и не нужно было.