Последний натиск на восток ч. 2

Чайка Дмитрий

«Князь Самослав, господарь словенский и аварский, шлет свой привет. Тебе, протоасикрит Александр, был прислан на временное попечение наследник благородного рода с матерью. До зимнего солнцестояния тебе надлежит доставить его в Массилию(2). Он примет власть над землей своего отца. Герцог Виллебад, служащий сейчас патрицием(3) Бургундии, станет майордомом, и будет править, пока король Хильдеберт не войдет в положенный возраст.»

Все! Александр смотрел сквозь пергамент невидящим взглядом, бессильно опустив руки. Хорошее настроение схлынуло вмиг, словно и не было его сегодня. Да что же это такое? Это невозможно! Варварский князек приказывает ему, и явно дает понять, что у него все в порядке. Как будто не его земли громят сейчас франки и лангобарды. Князь Само открыто признается, что это он организовал

операцию с самозванцем в Галлии. Да что же тут происходит? Как он смеет играть императорскими слугами, словно куклами!

Оскорбленный до глубины души патрикий глубоко задумался. Времени до зимы было предостаточно, многое еще может проясниться. Если Самослав требует прислать малыша Хильдеберта, значит, он уверен в своей полной победе, и одним из условий мира будет независимость Бургундии. Клотильда — родная сестра его будущей жены, Марии. Их брачный договор уже оглашен в церкви, а это значит, что маленький король станет его племянником. В Баварии правит жених его дочери, а теперь вот дошла очередь и до Бургундии. Князь Само окружает свои границы родственниками, и делает врагов союзниками. В Аквитании правит никчемный Хариберт, а это значит, что его старший брат лишится половины своих земель. Причем самых лучших земель, и самых плодородных. У него останется Нейстрия и Австразия, но эти королевства никогда не хотели жить вместе. У них ведь даже язык разный, франки из Парижа и Кельна едва понимают друг друга. Новорожденного принца назвали Сигиберт, а это имя восточных королей, и очень скоро буйная австразийская знать потребует малыша с матерью в Мец, чтобы он занял трон. У Меровингов имя всегда было политическим манифестом, следовательно, князь Само задумал расколоть королевство франков на четыре части. А подчеркнуто оскорбительный тон послания был выбран для того, чтобы патрикию и в голову не пришло рассказать о нем кому бы то ни было. А если так… А если так, то все лавры от этой победы князь Самослав дарит ему, протоасикриту Александру. Неужели за то, что он спас от смерти его брата Стефана? Ну, конечно же! Именно за это, ведь князь не знает, что это сам протоасикрит и подставил любимчика императрицы. Вот, что значит это письмо!

Какое же наслаждение дарит эта игра ума! Давненько у него не было такого достойного противника! Патрикий бережно свернул свиток. Он чуть позже его уничтожит, но сегодня обязательно перечитает перед сном. Видит бог, иногда умный враг куда лучше, чем глупый друг. Глупец принесет больше вреда, чем пользы. А в борьбе с умным и опасным противником оттачиваются навыки и делают карьеру полезные для государства люди. Враждовать с таким, как князь Само — невероятное, утонченное наслаждение для истинного ценителя. Только оно и привносит смысл в скучную жизнь дворцового евнуха, лишенного иных радостей. Настроение снова пошло вверх, и патрикий стал напевать какую-то легкомысленную песенку, чего с ним не случалось уже очень давно. Хотя! Он, кажется, что-то пропустил! Точно!

Патрикий снова развернул свиток и увидел приписку в самом низу. Она явно сделана другой рукой, и почерк был довольно скверный. У написавшего это была тяжелая длань воина, больше привычная к рукояти меча, чем к перу. Патрикий видел такое не раз.

— «Спасибо, что прислал своих мастеров, я очень на это рассчитывал. Если бы у франков не появились люди, сведущие в штурме городов, Дагоберт не рискнул бы привести все свои силы сразу. Он просто измучил бы меня ежегодными набегами. А так я могу решить свою проблему раз и навсегда.»

— Проклятый варвар! Да что б ты в геенну огненную провалился! — патрикий рванул свиток наискосок, а потом с каким-то остервенением продолжил рвать его на мелкие части. Пергамент поддавался плохо, но Александр все не унимался. Он больше не мог видеть это свидетельство своего унижения. Кусочки тонко выделанной кожи ягненка полетели в окно, а за ним следом полетела печать. И это немного успокоило господина протоасикрита, управляющего императорской канцелярией, могущественнейшего из людей в этой части света.

1 Геркулесовы Столпы — Гибралтар

2 Массилия — Марсель

3 Патриций в Бургундии Меровингов — это должность. Что-то вроде министра, который имеет административную, военную и судебную власть.

Глава 39

Август 631 года. Словения.

Мария пристально всматривалась в карты. Так себе сдача, не сыграть с таким раскладом. Даже, если два туза в прикупе будет. Любава сидит с каменным лицом, по ней нипочем не угадаешь, что у нее за карта. Людмила морщит лоб, она не умеет скрывать своих эмоций. Свекровь сидела на прикупе, она этот кон пропускает. На удивление, неграмотная тетка играла вполне прилично, у нее была превосходная память. Марии даже завидно немного стало. Старуха, проведшая в рабстве почти два десятка лет, знала наизусть бесчисленное количество сказок на нескольких степных диалектах. Ей запомнить полсотни карт было просто раз плюнуть.

— Пас, — коротко сказала Любава.

— Пас, — поддержала ее Мария.

— Хм, два паса — в прикупе чудеса. Рискну, пожалуй, — сказала Людмила и перевернула карты. — Марьяж пиковый, ух ты! Я все-таки ту брошку сегодня назад верну. Играем шесть червей, пане.

После оглашения свадебного договора в церкви и на капище Мария въехала в княжеский дворец полноправной хозяйкой. Одной из двух полноправных хозяек, если быть точным… По молчаливому уговору она заняла левое крыло, а правое осталось за Людмилой. Княгиня, которая читала вполне бегло, тот договор изучила до буквы и осталась им вполне довольна. Ее детям ничего не угрожало, а будущий сын Марии, если он у нее родится, получит свой удел не здесь, не в Словении. Он на трон отца право получит, если только ни сыновей Людмилы, ни внуков, ни правнуков в живых не останется. Вот на этой-то почве и нашли две женщины общий язык, и даже подружились немного. У них, собственно, и выбора особенного не было. С кем им еще в осаде язык почесать? Не со служанками же. К тому же князь торжественно пообещал, что если в доме начнутся свары, то он не будет разбираться, кто из них виноват. Он просто сошлет одну жену в Солеград, а другую в Прагу, и будет их там раз в год навещать, чтобы очередного наследника заделать. А сам наложниц себе возьмет по примеру хана болгар Кубрата, дальнего соседа и будущего свата. У того с бабами разговор короткий был, даже завидно. То ли пошутил князь, то ли и, впрямь, говорил тогда серьезно, никто этого так и не понял, а проверять на себе никому не хотелось. Но теперь на всякий случай и Людмила, и Мария при виде друг друга натягивали на лицо фальшивые улыбки и лобызали друг друга в щеки, чем вызывали лютую зависть у бояр, безмерно уставших от женских склок. Первый их разговор был такой.

— Если кто-нибудь из моих сыновей странной смертью умрет, я тебя на куски порежу, — ласково прошептала Людмила, имитируя дружеский поцелуй.

— Отвечу тебе тем же, княгинюшка, — выдохнула ей в ухо Мария. — Мир?

— Мир! — ответила Людмила. — Пока ты сама его не нарушишь, гордячка приблудная.

— Не дождешься, простушка черноногая, — шепнула княгине в ответ Мария, как бы целуя ее в другую щеку. — Я не хочу остаток жизни в какой-нибудь дыре провести, пока мой супруг с молодыми девками развлекается. Буду улыбаться тебе, как блаженная дура на церковной паперти.

— Смотри, лицо от натуги не порви! — все так же нежно ответила ей Людмила. — Наш муж день у тебя ночует, день у меня. Иначе я тебе все волосья начисто повыдергиваю и поеду, счастливая, в ссылку. Он на тебя лысую и не посмотрит больше. Ну что, договорились?

— Договорились. А если он сам захочет на вторую ночь со мной остаться?

— Скажешь, что немочь у тебя по женской части. Не дура вроде, выкрутишься как-нибудь. И давай-ка тоже старайся на совесть, чтобы он после нас на других баб даже смотреть не мог. Мне и тебя одной за глаза хватает, подруга.

— Взаимно, подруга, взаимно…

Вот как-то так в семье князя и установился шаткий, непрочный мир. Марии предстояло рожать в начале осени, и у нее начали отекать ноги. Она безмерно радовалась, что муж не видит ее такой. Они ведь расстались, когда животик у нее только-только показался.

— Ой! — вздрогнула Мария и схватилась за бок. — Толкается-то как сильно!

— Мальчик будет! Это верный знак, — со знанием дела сказала свекровь, которая выложила на стол веер карт. Семь пик сыграла Милица, и Любава аккуратно записала ей в пулю.