Последний негодник

Чейз Лоретта

Тут Бесс принесла верхнее платье хозяйки. Надев шляпу и спенсер, Лидия повернулась к Тамсин.

– Корали не собирается вести честную игру, – сказала Лидия девушке. – Если бы она намеревалась, то мы бы уже получили от нее весточку.

– Вы имеете в виду записку с требованием выкупа.

Кивнув, Лидия вытащила из кармана часы.

– Уже далеко за полдень. Она захватила Элизабет и Эмили как раз перед рассветом. К чему брать на себя хлопоты по их содержанию, когда она могла бы просто привести их прямо сюда, притворится, что якобы спасла их, и потребовать награду? – Она убрала часы. – Помнится, когда она подумала, что ей грозят

неприятности, она ведь очень быстро прикинулась, что «спасала» тебя. Если бы она сразу передала девочек, она знает, что у меня нет оснований преследовать ее, и найдется великий повод выразить мою признательность в звонкой монете. Это было бы разумным решением. Поскольку разумно она не поступила, не сомневаюсь, что в дело вступила злоба, и неприятностей не избежать. Если я могу хоть что-то сделать, то не собираюсь тут рассиживаться и ждать, когда наступят эти неприятности – и тем играть ей на руку.

С этими словами и с обещанием держать Тамсин в ведении своего местоположения Лидия отбыла на Боу-стрит.

Берти сидел в небольшой конторке мисс Гренвилл, которую она занимала в «Аргусе» до того, как поднялась до герцогини. Он ждал, когда будут напечатаны объявления. И пока он томился в ожидании, то проводил весьма неприятное время наедине со своей совестью.

На обратном путешествии в Лондон Тамсин поведала ему свою историю. Берти не осуждал ее за побег. Ясное дело, ее мама в корне была неправа, а ее папа, кажется, воспользовался уловкой не попадаться никому на глаза под предлогом занятости делами. Этот человек в той же степени бросил свою дочь.

И в то же время на свете было великое множество людей – лорд и леди Марс, к примеру – которые подумали бы, что Эйнсвуд бросил на произвол судьбы своих подопечных.

Но Берти-то видел, как парень может запутаться, когда дело доходит до семьи. Родня может довести человека до безумия. Собственная сестрица Берти, сколько он себя помнил, действовала на него, как ходячая лихорадка. И все же он впал бы в отчаянье, случись что с ней.

В любом случае женщины зачастую сплошное несчастье, и когда ты не знаешь, как с ними поступить, наипростейший выход – не обращать на них внимания, держаться от них подальше и избегать ссор. Что вовсе не значит, что у парня отсутствуют какие-либо чувства.

Может быть, мисс Придо совсем не представляла, какие неприятности царили у нее дома.

Так это или не так, но Берти не мог отделаться от мысли, что сейчас тот человек, должно быть, прозрел. Ежели в глубине души он любил свою дочь, то должен беспокоиться до смерти.

В конце концов, сам же Берти переживал до смерти о подопечных Эйнсвуда, хотя никогда и глазом их не видел. Даже Дейн сходил с ума. Берти прежде никогда не слышал, чтобы тот столько говорил таким манером, как это было в день, когда пришли новости. И не вел себя так странно – на удивление, самолично пакуя одежду Берти – это Вельзевул-то, который постоянно держал слуг, готовых прискакать по первому же его требованию.

Берти ненавистно было представлять, каково, должно быть, состояние мистера Придо, живописующего все ужасные картины, что могло стрястись с его дочерью предположительно на пути в Америку с мужчиной, который мог оказаться в высшей степени грубияном, вот и все, что он знал.

Берти с души воротило, но, тем не менее, он воображал все это, и с каждым прошедшим часом все пронзительней и громче кричала его совесть.

Он с несчастным видом таращился на опрятный стол, на чернильницу и перья, карандаши и бумагу.

Ему следует сначала спросить Тамсин, но у нее и так голова идет кругом, а он бы не хотел, чтобы ее травила совесть, как мучит Берти его собственная. Берти говорил себе, кому и чему он может верить? Вот правда, а вот ложь, и госпожа Совесть в данный момент ясно показывает, что есть что.

Кончилось тем, что Берти вытащил чистый лист бумаги, отвинтил крышку чернильницы и взялся за перо.

Несколько часов спустя после ухода из Эйнсвуд-Хауза Лидия стояла, глядя на труп старухи. Останки лежали в холодном помещении, предназначенном для таких целей, с внутреннего двора магистрата Шедуэлла.

Один из речных ловцов, чьей работой было выуживать из реки утопленников, вытащил это тело прошлым вечером. Лидия узнала об этом, когда посетила Боу-стрит. Констебль, получивший тело от речного ловца, заметил особые приметы на трупе и попросил какого-нибудь сыщика с Боу-стрит прийти и сравнить с теми, что были найдены на молоденькой проститутке, вытянутой из реки несколькими днями ранее.

Лицо старухи было изрезано точно также. Следы, оставленные на нем, наряду с глубоким разрезом на горле, почти обезглавившим женщину, ясно указывали на присутствие гарроты.

– Сильно смахивает на работу Корали, как вы думаете, ваша светлость? – обратился к Лидии молодой констебль.

– Да, ее рука, – подтвердила Лидия. – Но вряд ли это ее жертва. Ее-то всегда молоденькие. Зачем ей нападать на старую сумасшедшую?

– Сумасшедшую? – Констебль перевел взгляд с трупа на Лидию. – Что подсказало вам, что покойница была безумной?

– Ее считали сумасшедшей еще в ту пору, когда я была маленькой, – ответила Лидия. – Она была речным ловцом, помнится. Или ее супруг. Частенько она горячо спорила с невидимыми собеседниками. Дети верили, что она кричит на духов утопленников. Раз я даже сама слышала. Насколько помню, спор шел о деньгах.

– Возможно, привидения распекали ее за то, что она выворачивала и опустошала их карманы.

Лидия пожала плечами.

– Все ловцы этим занимаются. Один из дополнительных доходов в этом ремесле.

– Я удивляюсь, как это вы смогли узнать ее. Хотя она пробыла недолго в воде, работенка-то ножом или битым стеклом проделана на славу.

– Я видела ее несколько месяцев назад, когда побывала на Ратклифф, расспрашивая здешних проституток, – пояснила Лидия. – Я удивилась тогда, что она еще жива. Поэтому я обратила на нее внимания больше, чем могла бы в ином случае. Я узнала ярко рыжие волосы и беспорядочную путаницу кос. И темное пятно на запястье. Родимое пятно. Единственное имя, принадлежавшее ей, как мне известно, это Безумная Дорри. Впрочем было еще Доум (главный, голова – Прим. пер.), но ее ли это имя или кличка, имеющая отношение к роду ее занятий на лодке, не могу сказать.

– Все же и это поможет, – заверил Белл. – Нам более пристало называть ее Безумной Дорри, чем Неопознанной Женщиной. Однако не то, чтобы это помогло вам в вашем деле, – добавил он, снова накрывая труп покрывалом. – Это женщина умерла явно до того, как Корали встретила подопечных герцога. Если только вы не сочтете, что имеет какое-то значение, что эта жертва отличается от остальных. – Он поднял взгляд и обнаружил, что говорит сам с собой.

Герцогиня ушла.

– Ваша светлость?