Последний переулок
Шрифт:
Барменша медленно шла из-за стойки, большая, грузноватая, с нахмуренным лицом. Каждый шаг ее выражал сомнение. Не тот, не тот клиент забрел к ней в кафе. Но все же она несла этому пьянчуге с серым лицом рюмку коньяку. Не фужер, а рюмку.
– В последний раз, - сказала она, ставя на стол рюмку.
– Слишком уж вы спешите, гражданин. Гена, ты откуда его взял? Шли бы вы на воздух. День-то нынче какой расчудесный.
– Нет, вы это зря, день сегодня не расчудесный, - сказал Белкин, уже нетвердо выговаривая слова, стараясь, заботясь, чтобы твердыми они возникали.
– Сегодня
– Он вдруг всхлипнул.
– Ну вот, последствия невоздержанности начались, - сердито сказала барменша.
– Гена, сделай милость...
Вдруг Белкин выпрямился, растянул вдруг губы в улыбке, вроде бы как мигом отрезвел. Глаза его остановились на дверях, поширились, вбирая появившихся в дверях рослых, широкоплечих мужчин. Они входили в узкую дверь один за другим, тяжело ступая, чинно ступая, молодыми, сильными, раздатыми от частого пивопития животами вперед. Крепкие лица, длинные могучие руки, узковатые лобики, маслянистые челочки одинаковые, на лобик наведенные. Они одинаково были одеты, во что-то спортивное, по-летнему легкое. Один... Второй... Третий... Некое "трио"! Тройка нападения? Нет, такие пузаны в хоккей не играют. Тяжеловесы? Нет, всё же они были в далеком прошлом спортсменами, если вообще были ими. Велики, дряблы были их животы. Сеточка мелких морщинок была у каждого под глазами. Попито слишком много. Но силенка осталась, убереглась. Когда-то всё же не чужды были спорта. Лет за тридцать каждому. Тренеры чего-то там? Скорее всего в боксе. У них были вдавленные боксерские носы.
Один... Второй... Третий... Войдя, каждый шлепался в утлое креслице у столика, где сидели Геннадий и Белкин. Не спросясь садились. Столик был рассчитан на трех человек. Им это не помешало. Хватали кресла от других столиков, легко, словно легче воздуха были эти кресла, подбрасывали их к себе под тяжкие зады. Уселись, стеснились, сдвинув тяжелые плечи. Один из "трио" спросил, кивнув на Геннадия:
– Этот?
– Он самый, - угодливо приподнял задок Белкин.
– Вот что, парень, беги за Кочергиным, пускай сюда идет, - распорядился один из "трио". Тот ли, другой ли говорил из них - не понять было. Они цедили сквозь губу слова, глуховато, неразборчиво, давя звук в горле.
– Зачем это я побегу за ним?
– спросил Геннадий.
– Он тут рядом живет, сами и сходите.
– Рассуждает, - сказал один из "трио", одобрительно положив Геннадию на плечо тяжеленную руку.
Геннадий повел плечом, скинул руку.
– Задирается, - сказал кто-то из "трио".
– Как же, солдат, - сказал кто-то другой из них или же все тот же самый.
– Дамочка!
– окликнул.
– Нам бы чего покрепче! Но самую малость! Мы сюда не пить пришли, а беседовать!
– Может, тогда кофейку?
– спросила барменша. Голос у нее был тревожный.
– От кофейка нас в сон клонит. Что там у тебя, джин? Тащи бутылку. Водки ведь нет? Тащи джин. В нем сорок пять градусов как-никак.
– Не много ли, если беседовать пришли?
– Барменша и улыбалась приветливо этим пузанам плечистым и тревожилась, не скрывала тревоги.
– Тащи, тащи!
– приказал кто-то из "трио".
– А ты пока бегом за Кочергиным. Скажи, мол, новость для него имеется.
– Вот сами и скажите.
– Мы не просим, мы тебе велим, парень.
– Сбегай, Гена, сбегай, прошу тебя!
– помолил сероликий Белкин.
– Ну что тебе стоит?
– Вот и сходите, - сказал Геннадий, понимая, чувствуя, что просто так тут не обойдется, что этот звон, начавшийся у него во всем теле, предвестие это зря не приходит.
– Дурная башка, - миролюбиво сказал один из "трио", - если бы нам точно знать, что его домик не на присмотре, мы бы к тебе не обращались, сами явились бы. Но Белкин говорит, что ты туда вхож, что ты тут и проживаешь, вот тебе и сподручней. Вошел - все привыкли, вышел - всем до лампочки. Понял? Растолковал тебе? Ну беги!
– А зачем?
– спросил Геннадий.
– Зачем вам понадобился Кочергин?
И тут вошли в бар Дима, Славик и Колюня. Милые, родные, распрекрасные эти парни! Друзья! Вот они! Поспели вовремя! Как бы почувствовали, что нужны ему! А друзья потому и друзья, что знают, когда они нужны! Гляди ты, и Зина с ними! Ах ты маленькая! Ах ты бананчик родной!
Сели за столик напротив. На него, на Геннадия, ноль внимания. Зина крикнула весело:
– Сестренка, кофейку нам, водички сладенькой!
– Пойдешь?!
– задавливая звук в горле, грозно спросил Геннадия кто-то из "трио".
– А вы объясните толком, зачем он вам нужен!
– громко сказал Геннадий.
– Да задолжал он нам. Мы с Колобком дело имели, но он укатился... А нам уезжать срочно нужно. Уразумел?
– Нет!
– громко сказал Геннадий.
– Муть какая-то! Ваши дела, не мои дела! А Колобок ваш не укатился, а в наручниках уехал!
– Тихо ты!
– обмер Белкин.
– Он что, он у тебя кто?
– спросил грозным шепотом у Белкина один из "трио".
– Говорил, что человек Кочергина.
– Сам не пойму, кто он. Прилепился. Вроде посыльного.
– Прилепился... Вроде... Ты к кому нас привел? Время нашел для шуточек?! Иди, парень, мы добрые, но...
– Сами, сами, я у Кочергина не посыльный! А у вас - и подавно!
– Тихо ты!
– давя слова, прошипел один из "трио".
– Ты что, нарочно орешь?!
А те, за столиком напротив, ноль на них внимания. Беседуют тихонько о чем-то своем, попивая кофеек и сладенькую водичку. Только Зина нет-нет да скосит глаза, тревожится. Не знает она, как в таких случаях надо вести себя. А парни знают! Сейчас... Сейчас... Сейчас...
– Пойми, Гена, ты пойми, срочно нужен нам Рем Степанович!
– увещевая, зашептал Белкин.
– Позарез нужен! Ребята, я ему объясню, раз уперся, он все равно кое-что знает, все равно потом узнает, тот же Кочергин ему расскажет. Болтлив стал.
– Ну, валяй, объясняй, только по-быстрому, - разрешил кто-то из "трио".
– Другая бы ситуация, я бы ему объяснил...
– Гена, дело в том...
– Белкин совсем перешел на шепот, губы только шевелились, а слова лишь угадывались.
– Дело в том... что... Павел Шорохов... умер...