Последний поцелуй
Шрифт:
– У тебя есть два варианта. Ты умрёшь медленной и мучительной смертью, – я вытаскиваю шприц. – Это кураре14. Яд, который парализует тебя. Я выстрелю тебе в живот и вколю яд. Ты будешь часами истекать кровью, но не сможешь позвать на помощь. Похоже на то, как ты используешь мальчиков, которых крадёшь и продаёшь. Но вместо кураре ты используешь страх и наказания, чтобы заставить их молчать и подчиняться. У них нет голоса. Ты забрал его. Они истекали кровью внутри от сердечной и душевной травмы. Только тебе не придётся страдать
– Он из Венеции, – кричит он. – Я не знаю личности покупателя. Но был ещё один посредник. Его зовут Марко Кассано. Ему принадлежит магазин масок на Дорсодуро. Пожалуйста, я могу дать тебе всё, что угодно. У меня много информации, я много могу продать. Я опытный. Обещаю. Я помогу найти владельца. Помогу. Хорошо знаю Марко. Ты не сможешь добраться до него без меня. Я смогу помочь.
– Мне не нужна помощь насильника мальчиков. Наоми, закрой уши, – и я стреляю.
Пуля попадает прямо между глаз, но не чувствуя себя удовлетворённым, поэтому стреляю в пенис и жалею, что сначала не сделал этого. Порывшись в его карманах, нахожу маленькую кожаную записную книжку. Внутри закодированные инициалами записи транзакций. Без сомнений Наоми взломает этот код. Нам нужно покинуть это место и вернуться в Хасслер. Подхожу к молодой девушке и развязываю её.
– Снимай свою одежду, – говорю я ей, и обращаюсь к Наоми. – Снимай плащ, обувь и жемчуг. Вам нужно с ней обменяться. – Надень мой пиджак, в кармане есть мягкие туфли.
Она делает всё, не протестуя. К её коже может прикоснуться только моё или новое. Я начинаю понимать её причуды, и их достаточно легко реализовать. В конце концов, где найти такую, которая не вздрогнет, пока я пытаю и убиваю людей. Я не шутил, когда сказал, что эта женщина создана для меня. Не могу оторвать глаз, наблюдая, как она снимает плащ и остаётся в корсете, делающим её талию тоньше, а груди выше. Она выглядит, как непослушная невеста.
У меня снова закипает кровь, но не от гнева или ярости, а от адреналина и густого горячего желания. Некоторые посчитали бы меня больным за появление желания после убийства человека, но знаю, Наоми так не думает. Она понимает, что гормоны, выделенные моим телом, создают и подпитывают страсть.
Не могу доверять ей, но хочу её. Возможно, даже нуждаюсь в ней.
– Идём, – громко говорю я, протягивая ей руку. – Нам нужно идти.
– Мы всё ещё в опасности?
– Нет. Мы нет, а ты да.
У неё расширяются глаза, и я слышу всхлип. Возможно, её, а может, той девушки. Девушка пожимает плечами, глядя на вещи Наоми. Жестом приказываю ей встать и подойти ко мне, чтобы я мог закрепить жемчужный ошейник на ней. Она непохожа на Наоми, но в тёмном свете и клубах дыма запомнится только одежда. Одежда и жемчуг.
– Возьми у него, что хочешь. В его кошельке около двух тысяч евро. Всё твоё. Но помни, если хоть
Она кивает. Я держу Наоми за руку и опускаю голову.
– Тогда иди и наслаждайся своей свободой.
Наоми тащит меня за руку. Мы выходим из комнаты и из клуба, поднимаясь вверх по лестнице на улицу. Сцены из комнаты снова появляются в моей памяти. Действия Наоми и моя открытость к её прикосновениям озадачивают меня. Не могу разобраться в собственных чувствах, но Наоми не испытывает никаких угрызений совести, и я спрашиваю.
– Почему ты трогала меня в клубе?
– Мне захотелось, – просто говорит она. – Тебе не понравилось?
Нравится? Такое американское слово. Русские говорят, что это было приятно, но её рот на моём члене был более чем приятным... это было волнующе. Я откладываю эти воспоминания на время, не желая думать об этом больше, потому что они вызывают странные эмоции.
– Пройдёмся немного, возьмём такси и вернёмся в гостиницу, – говорю я ей.
Она держит меня за руку, пока мы маневрируем по узким булыжным улочкам, обходя главные дороги, и держим путь на север к Хасслеру. Воздух охлаждает моё тело и облегчает яростную боль в паху.
– Что такое гаремный мальчик? Когда он это сказал, твоя нога застыла.
Теперь я напрягаюсь.
– Это распространённое дело в некоторых странах Центральной и Южной Азии, хотя и распространилось за пределы этих регионов. Там берут молодых мальчиков, очень молодых мальчиков, и обучают их искусству сексуального рабства. Их лишают мужественности. Некоторых из них одевают в одежду для девочек. Они выглядят, как куклы, и выполняют все прихоти своих владельцев. Их называют гаремными мальчиками, иногда чайными мальчиками. И ещё иногда танцующими мальчиками.
– И только мальчики? – спрашивает она.
– Да. Всегда мальчики.
– А что там было про Талибан? Как они с ним связаны?
– Во «Дворце Императора» не торговали телами?
Она оказалась удивительно наивной в отношении этих вопросов. Запретный секс и сомнительные связи – идеальный товар для глубокого интернета, в котором она успешно работала по воле своего уже мёртвого похитителя Хадсона.
– Нет, я такого не делала. Я удаляла такие запросы и блокировала учётные записи. Я никогда не говорила об этом Хадсону, а он не заметил, потому что все остальные деньги были у нас.
Я киваю, раздумывая о её днях, проведённых в подвале у Хадсона, когда она защищала своих родных ударами пальцев по клавишам. Она гораздо более смелая, чем думает или признаёт.
– Талибан не одобряет развития педофилии. Многие вещи дозволены, но очевидно, не насилие над мальчиками.
– Это ужасно. Я никогда не слышала об этом.
– В мире много ужасных вещей, Наоми. Но люди с деньгами и властью могут защитить себя и своих близких. Этого же хочу и я. Не допустить, чтобы ужасные вещи коснулись людей, за которых я переживаю.