Последний полет «Ангела»
Шрифт:
Один из руководителей управления, который беседовал с Алексеем перед тем, как его фамилия появилась в соответствующем приказе, сказал:
— Вы будете работать под руководством Никиты Владимировича Устияна. Это один из наших опытнейших сотрудников — у него есть чему поучиться. И к тому же — боевой офицер.
Ничего «боевого» в облике Устияна не было. За столом сидел плотный седой человек с добрыми глазами, под которыми время уже оставило свои следы — морщинки. Он доброжелательно посматривал на Алексея. Это был очень штатский человек, и на столе у него находились сугубо «штатские» вещи —
— Прежде чем уточним круг ваших новых обязанностей, — предложил майор Устиян, — расскажите немного о себе. Только не так, как вы заполняли бы анкету, а просто, по-человечески. Располагайтесь поудобнее, — майор указал на кресло у стола.
Алексей начал говорить суховато, сдержанно, но постепенно перестал следить за каждым словом, освоился. Майор слушал его, время от времени одобрительно кивал, глаза у него по-прежнему улыбались.
— Каким образом, вы попали на работу к нам? — спросил он, когда Алексей закончил свою краткую «исповедь».
— Представления не имею, — искренне ответил Алексей. — После государственных экзаменов…
— Диплом с отличием?
— Да. После экзаменов со мною беседовали… На предложение я ответил согласием. Обрадовался, когда мне сказали, что вернусь в родной город. Здесь, в Таврийске, живет моя мама.
— Понятно. Но я хотел бы знать, насколько это соответствовало вашим личным планам и представлениям о будущем?
— Предложение было для меня неожиданным. И планы пришлось пересмотреть. Но ответил согласием.
— Почему?
— Я юрист и надеюсь, мои знания на новой работе будут полезными. И потом — просто интересно, — откровенно сказал он.
— Приключения, погони, преследования? — Майор перестал улыбаться и теперь изучающе осматривал Алексея, с явным интересом ожидал его ответа.
— Да нет… Я не настолько наивен, чтобы именно так видеть вашу работу.
— Нашу работу. Теперь она и ваша тоже. Кстати, и преследования в ней могут иметь место, — неопределенно проговорил Никита Владимирович. После паузы спросил: — Вы обратили внимание в вестибюле нашего здания на мемориальную доску?
— Да.
Алексей тогда, когда его впервые пригласили в управление для беседы, остановился перед доской из белого мрамора, окаймленного черной полосой. На невысоком подиуме стояли цветы. Мягкий свет скрытого прожектора выделял, словно бы рельефнее оттенял и белизну мрамора, и золото выбитых на нем букв. Двадцать три фамилии были обозначены на мраморе.
— Пятнадцать наших товарищей погибли на фронтах Великой Отечественной войны, восемь — в мирное время. Конечно, основная тяжесть потерь после Победы пришлась на первые послевоенные годы, однако недаром же чекистам и сегодня партия доверяет право иметь оружие, — сказал майор Устиян.
Алексей кивнул: да, он это понимает.
— Вам, не сомневаюсь, знакомо слово «розыск».
— Конечно.
— Именно розыском мы с вами и будем заниматься. Розыском уцелевших, забившихся в разные щели военных преступников, лиц, изменивших Родине, предавших ее.
Алексей молчал, он ожидал, что майор более подробно расскажет об этом.
— Разочарованы? — по-своему истолковал его молчание Устиян.
— Думаю, — кратко ответил Алексей.
— О чем, если не секрет? Поделитесь своими мыслями.
— В моей семье тоже есть печальная страница — карательный отряд, которым командовал какой-то Коршун.
— Коршун?
Майор изредка, но не грубо, а тактично, подчеркивая этим свое внимание, перебивал собеседника, уточняя заинтересовавшую его информацию.
— Такая у него была кличка — Коршун. Его карательный отряд полностью уничтожил весь наш род и село Адабаши. В отряде были гитлеровцы и предатели-полицейские. Но я почти не сомневаюсь, что никого из них уже нет в живых. Прошло сорок лет…
— Почти не сомневаетесь?
— Вы понимаете, почему я так сказал.
— Вот видите, вы не можете убрать из своего печального рассказа маленькое словечко «почти»… Наверное, слышали о судебных процессах, которые прошли в последние годы над предателями и изменниками Родины? Читали? А как они заметали следы, маскировались! И все равно пришлось платить за все.
— Единичные случаи, — не очень уверенно сказал Алексей. — И боль эта — вчерашняя. Нет-нет, — поправил он себя. — Я прекрасно понимаю, как важно найти и покарать убийц, даже если они в очень далеком прошлом творили свои злодеяния. Но вот вчера я узнал, что ворье обчистило квартиру моего товарища… Был случай, вы о нем, конечно, знаете, все тогда говорили об этом, хулиганы забили насмерть случайно встреченного прохожего. Так, от нечего делать. Или становится известно о взятках и взяточниках, мелких и крупных казнокрадах… Не целесообразнее ли сосредоточить внимание именно на том, что болит сегодня?
Никита Владимирович согласно кивнул:
— Да, у нас еще много непорядка. К сожалению, встречается и то, о чем вы говорите. Больно становится, когда узнаешь, что совершено преступление или что человек, которому многое было доверено, запятнал свою совесть и честь мздоимством, попойками… С такими будем бороться. Знаете, как сказал Феликс Эдмундович в своей последней речи: «Я никогда не кривлю своей душой; если я вижу, что у нас непорядки, я со всей силой обрушиваюсь на них». Этот завет Дзержинского для нас незыблем и сегодня, хотя, конечно, и время у нас другое, и недостатки иные, совсем не те, против которых сражался Феликс Эдмундович… Однако между прошлым и настоящим есть своя связь… Впрочем, — сам себя остановил Устиян, — давайте условимся так: на ваш вопрос я отвечу, когда вы у нас немного проработаете. А может, вы и сами на него найдете ответ.
Майор, не вдаваясь в подробности, рассказал Алексею о той работе по розыску военных преступников, которую чекисты провели, что называется, по «горячим следам», сразу после войны. Были составлены максимально полные списки лиц, на совести которых оказались тяжкие преступления. Подавляющее большинство их предстало перед судом, однако кое-кому удалось ускользнуть, скрыться на Западе… Хотя и прошло уже много лет с той лихой военной поры, однако и сейчас нет-нет да и обнаруживались новые подробности кровавых злодеяний гитлеровцев и их приспешников, становились известными новые имена.