Последний приказ Нестора Махно
Шрифт:
Человек в чёрных очках двигался вперед по прямой линии, не обходя лужи и периодически поскальзываясь на мокрой глине. Данька сделал удивлённое выражение лица, будто постыдился своего предположения, что слепец таки подглядывает на дорогу, но тот упрямо шел по грязной, скользкой колее, не желая подняться на обочину.
– Тщщ… – Лёва приложил палец к губам, предвосхищая следующую фразу брата.
Метрах в пяти от поваленного бревна, на котором сидели братья, слепец остановился, нащупал в кармане платок, вытер лицо от капель дождя
– А хлеб ваш свежий! Так только утренний каравай пахнет, вчерашний уже не так… Кто здесь?
Лёва с Даней удивлённо переглянулись, и, как настоящие братья, поняли друг друга с полуслова. Они были демаскированы слепцом, дальше скрывать свое присутствие не имело смысла.
– Что ж ты сам бродишь, без поводыря? Забредешь в даль далёкую, и что потом? – Лёва сжалился над слепым путником и встал, чтобы подать ему руку. – Местный, что ли? Давай к нам, отдышись, а то уже ноги еле переставляешь.
– Вот спасибо, хлопцы, вот спасибо… Воздастся вам на том свете, точно воздастся… – слепой доверчиво протянул вперед руку, в которой была трость, и с помощью Лёвки преодолел глинистый бугор, отделявший колею от завалинки. – А если и хлеба дадите, так молиться за здравие буду денно и нощно… За кого свечку ставить? Звать-то вас как, ходоки?
– За Данила поставишь и за Льва, – сказал старший брат, отрезая от каравая краюху. – На, поешь… Чем богаты. Даня, рубани ему сальца…
– Ооо… так вы еще и сало имеете, роскошь, роскошь… – местами голос слепого становился по-женски высоким, что придавало его речам какую-то интересную, необычную тональность.
Не опуская головы, их новый знакомый первым дело принялся жевать сало:
– Не наше… Александровское. Наше сладенькое, мягкое, а у них хряки, что на продажу идут, мясистые, жилистые. Ага… – отщипнув левой рукой кусок хлеба, слепой положил его в рот. – И на соломе ж экономят, куркули… Ну что тебе того сена, разбогатеешь, что ли… Положи нормально, обожги как положено, так аромат же будет, шкура смачная выйдет. Наши себе такого отношения к продукту не позволяют.
– Наши – это чьи? – поинтересовался Лёва.
– Та гуляйпольские мы. А вы откель? Говор у вас не наш. Хотя с юга вы, точно…
– Юзовские мы, – ответил Зиньковский.
– То-то я чую, не наши. А за какими делами к нам? Или гастроли проездом?
– Та не, не проездом. В Гуляйполе идём. Шо там, далеко ещё?
– Почти пришли. А чего лесами? Чего не по тракту? Боитесь кого? – поинтересовался слепой, прожевывая следующий кусок хлеба.
– Слушай, а шо ты такой любопытный? – Лёва стал злиться, понимая, что перед ним местный хитрец.
– Да не, не подумай чего, хлопче… Времена же смутные, кого тут только не бывало за последний год – австрияки одни чего стоили, теперь вот петлюровцы шныряют. А нам-то, селянам, с того только беда одна. Не серчайте, хлопцы…
– Слышь, мужик, – Лёва поднялся и сделал шаг в сторону, чтобы быть готовым ко всяким неожиданностям. – Ты очки снимай, хватит тут циркачить. Стреляные мы, думал на мякине провести? – Лёвин голос стал приобретать угрожающие оттенки.
– Чудак ты, хлопец… Не греши, – слепой остаток хлеба аккуратно положил в карман и стал нащупывать свою палку, которую положил рядом с собой.
– Так откуда ты понял, что я не один?
– Ну ты странноватый… сам же сказал, за кого свечку ставить! – слепой решил прикрикнуть и сорвался на фальцет.
– Вот спасибо, хлопцы, вот спасибо, – Лёва напомнил местному инвалиду одну из его первых фраз и тут же, аккуратно придержав его за лацканы тулупа, двумя пальцами снял с того чёрные очки, взяв их за центральную дужку на переносице.
Взгляд карих глаз слепого оказался колючим и злым. Завидев, что перед ним обманщик, Лёва приподнял его так, что ноги его оторвались от земли.
– Попусти, – с металлом в голосе спокойно сказал незнакомец.
Только он ощутил почву под ногами, как тут же вставил два пальца в рот и пронзительно свистнул. Совершенно неожиданно с противоположной стороны дороги и у них за спиной появились солдаты в стрелецкой форме.
– Ладно… пока твоя взяла, – Даня остатки обеда быстрым движением закинул в вещмешок и туго затянул узел. – Лёва, а шо это за мундиры такие?
«Слепой» был невысокого роста, со странной прической – длинные волосы закрывали уши, он скорее напоминал художника, чем командира военных. Единственное, что никак не вписывалось в творческий образ, так это его глаза – взгляд тяжелый, из-под мощной надбровной дуги, сверлил собеседника, не обещая в ближайшей перспективе совершенно ничего положительного.
– Это кто у нас тут любопытный, я? – вожак стрельцов поднял руку и тут же в глубине леса раздался еще один свист. В это время путников, не успевших закончить свою трапезу, солдаты держали под прицелом. Из глубины просеки беззвучно появилась повозка, запряженная единственной лошадью.
– Мешки им на голову, – скомандовал невысокий «художник», только что бывший слепым.
Лёва, здраво оценив их с Данькой шансы, решил не вступать в борьбу, а подождать развития событий. В конце концов, кто бы ни были эти люди, пока они ничего плохого им не сделали.
Телега сильно раскачивалась и пару раз они с братом, не видя друг друга из-за мешков, пару раз ощутимо ударились головами. Связанные сзади руки не позволяли держаться.
– Кто это? – не очень громко спросил Даня?
– Да шут их знает… Не гетьманские, это точно.
– Чего так решил?
– А там один в лаптях был. Да и походка не военная. Крестьяне это.
– А ну тихо там! – возница прикрикнул на пленников, и те прекратили перешептываться.
Телега никуда не сворачивала. По звукам стало понятно, что они заехали в деревню – иногда раздавались женские голоса, гоготали гуси, лаяли собаки. Весь путь занял не больше получаса.