Последний приказ Нестора Махно
Шрифт:
– Слезай, морда шпиёнская! – не снимая мешков с пленников, их завели в какой-то сарай. Только там их сняли, но руки не развязали.
Предводитель вояк из леса преобразился. Теперь на нем была серая папаха и шинель, подпоясанная портупеей. Слева от их нового знакомого, причмокивая уголком рта, стоял странного вида матрос. Его кафтан был расшит по-гусарски, из-под бескозырки в стороны выбивались темные кудри, а маузер сбоку висел на ослабленной портупее – совершенно не по уставу.
– Де ты их откопал, батька? – матрос не выпускал из рук нагайку, демонстративно
– В лесу, где ж ещё… Говорил я тебе, Федосий, посты надо грамотно расставлять. Вишь, сработало. Ну давай, милок, рассказывай, какой у тебя тут интерес… – последняя фраза была адресована Задову, его собеседник безошибочно определил, кто в этой паре старший.
– Ты, что ли, Нестор будешь? – Лёва решил пойти в контратаку.
– Ну, допустим…
– К тебе идем.
– А я вас не звал. Тут таких ходоков – десяток в неделю. Кто такой? – Нестор неожиданно заорал и этот голос уже никак не напоминал фальцет слепого.
– Лев Зиньковский. Это мой брат Данил.
– Шо хотел, Лев? – матрос поигрывал уже не плетью, а маузером.
– Ты, морячок, пистолетик свой заправь на место, а то пальнешь сдуру, так и не поговорим толком. Анархисты мы. Анархисты-коммунисты. Говорят, в Гуляйполе Нестор Махно бунт поднял. Имя в анархических кругах известное, только описывали тебя иначе, уж не думал, что ты такой невысокий… – Лёва, лежащий на сеновале, демонстративно перевернулся на бок – тугой узел толстой веревки на запястье доставлял сильную боль.
– А шо пролетария в наши края занесло? Ты ж вроде из Юзовки? – спросил Махно. – Развяжи их, Федосий.
– Добрый ты, Нестор… – моряк достал из голенища нож и разрезал веревки.
– Так-то лучше разговаривать, – Даня потирал онемевшие кисти рук.
– Слышь, рыжий, ты очочки-то отдай, – Махно протянул Лёве руку.
Дальнейший разговор происходил за большим деревянным столом в чистой, аккуратной хате, что стояла рядом.
– А на шо вы этот маскарад устроили? – Лёва чистил варёное яйцо в предвкушении удовольствия – такого деликатеса они уже давно не видели, все похлебка армейская, да случайные трофеи с крестьянских дворов.
Нестор взглядом скомандовал Федосию Щусю – и матрос без лишних слов плеснул мутной жидкости из большой бутылки в маленькие граненые стаканы.
– Считай, что это военная хитрость. Свои нас в лицо знают, а чужаки пусть думают. В Киеве волнения происходят, Петлюра и Скоропадский перегрызут друг другу горло. Кто победит – мы тут не знаем, но на всякий случай коллекция мундиров имеется. Австрияки с немцами ушли, а эти ещё появляются. Так мы их на живца и берем – и гардеробчик наш пополняется. Так и живем. Где патронами разживемся, где пулеметом. Но мало, конечно, патронов, мало. Даром не палим. И ружья у хлопцев были не заряжены.
– Ага, а мы будто заметили… – Лёва с Даней искренне рассмеялись. – А ты, Нестор Иваныч, на первой же фразе прокололся.
– Та сначала брякнул, а потом смотрю – заметите или нет? Заметили.
– Голову назад не заваливай, видно же, что подглядывал на дорогу.
– Вот, говорил я тебе, Щусь! Говорил же! А ты – выше голову, выше, слепые все время вверх смотрят!
Федосий Щусь – матрос в гусарском мундире, даже несколько обиделся, что пришлые оказались правы. И вообще, не много ли им внимания? Из сарая да за стол. Обычно стреляли.
– Ну, а как же ты, Лёва, на Донбассе боролся за дело наше анархическое? – Махно хитро прищурился в ожидании ответа.
– Да как все. Пара-тройка эксов, закупили оружие, да не успели продолжить. В тринадцатом повязали нашу боевую ячейку. А после февраля понеслось. Там уж и в совет меня от доменного цеха выдвинули, и добровольцем пошел…
– За кого? – Федосий задал этот вопрос так, будто поставил капкан. Всё его ревность одолевала. Как с Нестором вместе воевать – так Федосий, а эти пришли час назад, а он их уже и на постой определил, и кормит, и поит.
– Так за красных. Анархический отряд. Гнали нас аж до самого Царицына. А там большевики обласкали – под арест кинули. Меня и почти всех остальных. Трусы, говорят. Мародеры.
– Ну, за трусость вообще расстрел положен, а ты живой, – кольнул Федосий.
– Пока в каземате сидели, командование справки навело. Действительно оказалось, что немцев раз в двадцать больше было. Простили. Но я их не простил.
– Это шо ж так? – Нестор отвлекся от квашеного помидора из бочки.
– А вот так! Есть там у них один, почти земляк наш. Ворошилов Климент. Маленький такой, но противный, зараза. Прости, Нестор…
Махно при слове «маленький» скривил такое лицо, будто получил личное оскорбление:
– Это ты, дылда здоровая, на всех свысока смотришь, потому как рост у тебя ненормальный, тебя ни в каком окопе не спрячешь. А способности от роста не зависят. Вон, училка наша говорит, Наполеон вообще самый низкий в своей армии был – и ничё… Шляпы снимали и кланялись. Так шо этот твой Климент? Шо за военный?
– Из большевиков. Но такой, что-то в нем есть не наше, не знаю… Вот отступаем, на станции полно вагонов с ранеными, он приказ даёт – на восток. А я что, братву свою брошу под штыки гансов? Они там будут лежать в бинтах и ждать смерти? Дань, дай-ка картошечки ещё…
– Ну, не по-людски, да… Так мог же и здоровых потерять. У гадёнышей тогда аэропланы были, а пара бомб на станцию – то ж милое дело, – Нестор продолжал с любопытством расспрашивать гостя. Находясь здесь, в глубинке, он не имел свежей информации о происходящем за пределами уезда, и все эти новые имена, фамилии, стиль поведения и прочие тонкости для его любопытного ума были чрезвычайно полезны.
– В общем, выбрались мы тогда. Всех увезли, а сами последним составом отбыли. И что ты думаешь? Ворошилов спасибо сказал за то, что я ему личный состав сберег? Да вот и дуля тебе с маком, Зиньковский. Выговор! За невыполнение приказа. Я, может, чего не смыслю в вопросах управления армией, но несправедливость за версту чую. А как денежное содержание свое разделил между хлопцами, так впал в немилость.