Последний проблеск света
Шрифт:
Я наклоняюсь, чтобы поцеловать его, все еще лаская через ткань трусов.
— Так будет не вечно.
— А ощущается как вечность.
— Я не хочу, чтобы ты еще сильнее навредил себе.
— Знаю. Но что, если я буду просто лежать и не двигаться? Ты можешь быть сверху и сделать всю работу.
Я хихикаю ему в губы.
— Так никогда не будет. Я слишком хорошо тебя знаю. Ты обрадуешься и не сумеешь лежать смирно. И в итоге еще сильнее повредишь плечо.
Трэвис шипит, когда я запускаю руку под пояс трусов и обхватываю его эрекцию.
—
— Не будешь ты хорошим. А я не буду рисковать, — я стаскиваю его трусы. Он помогает, приподнимая бедра. — Но если перестанешь жаловаться, я сделаю для тебя кое-что особенное.
Он поднимает голову и смотрит на меня распаляющимися глазами.
— Что у тебя на уме?
Я опускаю рот к его паху и показываю ему.
***
Проходит еще две недели, и Трэвис перестает вздрагивать от каждого движения плечом.
Рана полностью затянулась и больше не выглядит чувствительной. И он старательно трудился, разрабатывая плечо. Он практически вернул нормальную свободу движений, хотя я знаю, что поврежденное место еще ноет.
Всю вторую половину дня мы занимались стиркой. Трэвис настоял, что поможет, и я не вижу причин отказывать ему. Под конец я устала, так что принимаю долгий душ, а потом мы тихо ужинам рагу, кукурузным хлебом и пивом.
Теперь пиво нравится мне больше, чем в первый раз.
Когда Трэвис говорит, что примет душ перед сном, я знаю, что у него на уме.
И честно говоря, я думаю, что время наконец-то пришло.
Трэвис, похоже, в порядке. Несколько дней назад мы получили записку от Мака, должно быть, оставленную каким-то путешественником в нашем месте для коммуникации. На этой неделе Мак будет в наших краях и хочет посмотреть, как у нас дела, и поправляется ли Трэвис. И потом мы, может, получим работу, поскольку Трэвис выздоровел так быстро, как только можно было ожидать.
Я с нетерпением жду этого. Делать добро для мира.
Это не единственное, чего я жду.
Вопреки моему беспокойству, я уже не думаю, что секс навредит Трэвису. Даже если он будет делать это так же энергично, как раньше.
Я старалась быть терпеливой. И он заботился обо мне в той же манере, как я заботилась о нем.
Но это не то же самое.
Прошло уже больше месяца.
Я тоже хочу заняться с ним любовью.
Так что у меня сна ни в одном глазу, и я жду, когда он приходит в спальню. От него пахнет мылом, зубной пастой и совсем немножко Трэвисом.
Он стоит над кроватью, глядя на меня.
— Ты же не откажешь мне сегодня, нет?
Я улыбаюсь.
— Я не откажу тебе.
Он издает гортанный звук и роняет полотенце, которое обернул вокруг талии. Затем забирается на меня, целуя с такой спешкой и страстью, что у меня перехватывает дыхание.
Долгое время он просто целует и ласкает меня. И мое сердце, и мое тело готовы, когда он наконец-то разводит мои бедра и пристраивается к моему входу.
— Ох, милая, — бормочет Трэвис, входя. — Я скучал по тебе вот так. Я так сильно
Я ощущаюсь теснее, чем мне помнилось, будто он наполняет меня до упора. Я ахаю и сгибаю колени, двигая бедрами навстречу ощущениям.
— Бл*ть. Ох, бл*ть. Тебе хорошо, Лейн?
— Да, — я впиваюсь пальцами в его поясницу. — О Боже, так хорошо. Я тоже скучала по тебе вот так.
Он совершает несколько толчков.
— Да. Ничто не может быть лучше, чем находиться в тебе.
Я еще сильнее приподнимаю колени, позволяя ему погрузиться глубже.
— Боже, ты кажешься таким большим.
Трэвис фыркает от веселья и делает несколько дерганых толчков.
Мне так нравятся ощущения, что спина сама выгибается.
— Да! Сделай так еще.
Он наращивает быстрый ритм, опираясь на предплечья надо мной и больше наклоняясь на одну сторону, чтобы поберечь травмированное плечо.
— Тебе так нравится? — он потеет и улыбается мне. — Я знаю, что моей милой малышке нравится тряска.
Я хихикаю и одновременно стону от удовольствия, и в итоге получается нелепый звук. Трэвис берет меня с такой силой, что сотрясает и кровать, и мое тело, но он определенно бережет себя, и этот факт позволяет мне расслабиться и наслаждаться процессом.
Я обвиваю его руками и двигаю бедрами в ритме с ним. Наши тела издают сексуальные шлепающие звуки, пока оргазм не скручивает меня с силой, завладевая всем телом. Я кричу, когда по мне проносится дрожь удовольствия, и я знаю, что Трэвис тоже вот-вот утратит контроль.
Его хриплые вздохи превращаются в сдавленные восклицания.
Я крепче обхватываю его бедрами, все еще запыхавшись от оргазма.
— Не выходи. Пожалуйста, не выходи.
Трэвис стонет и роняет голову, потираясь бедрами о мои бедра, и его контроль срывается. Разрядка сотрясает его тело. Он выдавливает «Люблю… тебя… милая», пока кончает.
Это ощущается иначе. Когда он кончает в меня.
Я обнимаю его руками и ногами, когда он расслабляется. Мы оба хватаем воздух ртом. Трэвис поднимает голову, чтобы медленно поцеловать меня.
— Люблю тебя, — бормочет он мне в губы.
— Я тоже тебя люблю.
— Ты уверена, что мне не стоило выходить?
— Да. Я уверена.
— Я знаю, что с детьми вроде как теперь сложно. Но тут никак нельзя сказать наверняка. Возможно, мы делаем ребенка каждый раз, когда занимаемся этим.
— Я знаю, — я крепко обнимаю его. — Это сделало бы меня счастливой. Я хочу испытать с тобой все.
Трэвис тихо стонет и утыкается лицом в изгиб моей шеи.
— Я тоже хочу всего с тобой.
— Значит, нам нужно сделать еще кое-что.
Он замирает.
— Что?
В моем голосе слышится улыбка, когда я говорю:
— Нам наконец-то придется выбрать имя псу.
***
Следующим утром солнце встает в приглушенных фиолетовых тонах.
Я пью кофе, выпуская пса, и иду к восточной части дома, чтобы увидеть как можно больше рассвета.