Последний пророк
Шрифт:
— Знаешь, Моргана, — задумчиво проговорила Элизабет, — ты могла бы подумать о том, чтобы объединить эти направления, медицину и индейцев, тем самым доставить удовольствие и своей тете, и себе.
— Но как?
— Индейские резервации остро нуждаются в медицинском персонале. Квалифицированная медицинская сестра будет принята там с распростертыми объятиями.
— Моя тетя это никогда не одобрит! — воскликнула Моргана, хотя эта идея ей понравилась, как, впрочем, нравилась и сама эта замечательная женщина, которая спокойно сидела рядом и курила сигарету с изяществом кинозвезды. Неожиданно
Сгорая от желания узнать побольше об этой удивительной женщине, но стараясь не выглядеть невежливой, Моргана спросила:
— А мистер Делафилд тоже антрополог?
Элизабет в замешательстве посмотрела на нее:
— Мистер Делафилд?
— Отец Гидеона.
Элизабет не сразу ответила. Она не признавала определения «мать-одиночка». Ее не заботило, что люди говорят о ней, пока она была беременна, и поэтому никогда, как другие женщины в такой же ситуации, не придумывала никаких историй, на которые можно было бы сослаться и сказать, что она вдова. Она вынашивала своего ребенка во время Первой мировой, поэтому куда уж проще было бы распространить версию, что ее муж погиб во Франции.
А когда ей в руки вложили хрупкого, миниатюрного малыша, она вся с головой ушла в заботы о нем, яростно защищая его ото всех. Никто не смел называть ее ребенка ублюдком. Элизабет ненавидела ложь и всегда говорила только правду. Но рождение Гидеона научило ее тому, что иногда ложь бывает во спасение.
— Мы расстались с его отцом еще до рождения Гидеона, — ответила Элизабет и посмотрела на часы. Подходящее время, чтобы вспомнить о телефонном звонке, который ей нужно срочно сделать. — Мне очень жаль, но… — начала она, но ее тут же прервала Моргана.
— О, бедный мальчик! Я ему так сочувствую. Меня отец бросил, когда мне было десять. — Потом она быстро добавила: — Не то чтобы вы плохая мать, доктор Делафилд. Вы хорошая мать, и все это знают. Но у отца есть свое место в сердце ребенка, вы так не думаете?
Элизабет вдруг разглядела тоску в больших глазах Морганы. В ее глазах была и печаль. Элизабет знала, о чем сейчас думает Моргана: почему мой отец бросил меня?
Но это была опасная тема, и Элизабет захотелось уехать немедленно. Когда она уже решила позвать Гидеона, Моргана сказала:
— Люди в округе говорят, что мой отец был талантливым художником. Я помню, как сидела на его коленях и мы вместе рассматривали его рисунки. Но я тогда еще была слишком маленькой, чтобы в этом разбираться. Сегодня я отдала бы все, чтобы на них посмотреть.
Элизабет озадаченно посмотрела на нее:
— А у тебя их нет?!
— Очевидно, он взял их с собой, — ответила Моргана и, сощурившись, окинула взглядом пустыню в полевых цветах. Она напоминала стеганое одеяло.
Элизабет не могла пошевелиться. Сначала местные сплетни о том, что Фарадей украл деньги и сбежал с какой-то девицей, а теперь — его дочь. У нее ничего не осталось от отца, который владел божественным даром бесподобно отображать природу на бумаге. Это уж слишком!
— Простите меня, — сказала Моргана, взглянув на красивый силуэт женщины. — Я обычно не говорю о своем отце. Зная ситуацию Гидеона… — Она пожала плечами. — Знаете, я бережно храню воспоминания, связанные с моим отцом.
Сердце Элизабет разрывалось от волнения. Она тоже бережно хранила воспоминания о нем.
— Если бы мой отец вдруг сейчас предстал передо мной, знаете, какой первый вопрос я задала бы ему? Где ты был? Но еще кое о чем мне давно хотелось его спросить. Мечтаю об этом.
Моргана сорвала с головы соломенную шляпу и откинула назад челку.
— Уверена, вы обратили внимание на мой шрам. Его невозможно не заметить. Не знаю, откуда он у меня. Когда я спрашиваю тетю, она говорит, что это был несчастный случай, и отказывается разговаривать на эту тему. Но иногда, во сне, я вижу отца, который с тревогой смотрит на меня. Он переживает из-за моего лба. Эти сны такие реальные, что иногда я думаю, а не воспоминания ли это. Если бы сейчас он появился, я спросила бы его, откуда у меня этот шрам.
Элизабет хотела сказать: «У тебя не было этого шрама, когда я знала твоего отца. Он показывал мне твои фотографии, и твой лоб был таким же нежным, как крем». Ей также хотелось поделиться с Морганой своими сокровенными мыслями: «У меня тоже много вопросов к твоему отцу».
— Я так стыжусь этого шрама, — продолжала Моргана, надевая на голову шляпу.
Элизабет снова села. О телефонном звонке можно вспомнить и несколькими минутами позже.
— Ты стыдишься шрама? Почему?
— Не знаю. Но я чувствую себя — как Каин из Библии, изуродованный шрамом за грехи. Я думаю, а что, если ожог был не несчастным случаем, а наказанием за что-нибудь? Иногда, когда я смотрю на себя в зеркало, испытываю стыд за понесенное наказание и думаю, а что, если…
— Если что?
Элизабет увидела большие честные глаза.
— А что, если мой отец уехал из-за меня?
— Моргана, ты винишь себя в его исчезновении?
— Моя тетя говорит, что я была очень своенравным ребенком, часто не слушалась. В ту ночь, когда я обожглась, я играла на кухне. Она говорит, что тогда мне велели идти в кровать, но я отказывалась. Беттина утверждает, что когда я оступилась и ударилась о печь, это так меня наказали за то, что я была непослушной маленькой девочкой.
Элизабет нахмурилась. Слово «непослушная» Фарадей никогда не произносил, говоря о своей дочери. И никогда она от него не слышала таких слов, как «своенравный» или «капризный».
— Мой отец ушел от нас после этого случая, — сокрушалась Моргана. — Моя тетя никогда не описывала мне его подробно, но я думаю, что он оставил нас, потому что не мог больше мириться с моими выходками. Он был ученым. Спокойный человек. И не мог больше выносить в своем присутствии такого шумного и беспокойного ребенка, как я.