Последний расчет
Шрифт:
– Значит, ты все-таки подумывала о том, чтобы сделать татуировку?
Она предпочла не ответить на его вопрос. Тряхнув головой, она сказала:
– Я уж не говорю о том, что тату трудно удалить. Просто я считаю их уродливыми. Однажды в «Феликсе» я видела молодую женщину. На ноге у нее была вытатуирована змея, питон, который обвился вокруг бедра. Он спускался сверху вниз, к колену. Все до единого встречные мужчины хотели взглянуть на змеиный хвост… Понимаешь? Пока та девушка молода, ей просто весело, что все на нее смотрят; всеобщее внимание радует и заводит ее. Но на серьезной
– Вот теперь я не понимаю, что ты имеешь в виду, – сказал Франк. – Я думал, ты борешься за права женщин и против сексуальных домогательств на рабочем месте!
– Так и есть!
– Тогда какое имеет значение, что ее татуировка в виде змеи возбуждает мужскую фантазию?
– Слушай меня внимательно. Я вовсе не осуждаю ее, но она сама ограничивает свои возможности, потому что все мужчины при встрече будут в первую очередь обращать внимание на ее тело, а не на другие достоинства!
Франк хмыкнул.
– Ну что, я тебе помогла?
– Не знаю, – ответил он. – В твоих словах что-то есть.
– Ты только представь, – продолжала Ева-Бритт. – Я тоже могу чувствовать себя сексапильной, мне нравится быть сексапильной…
– С этого места поподробнее, пожалуйста, – с довольным видом попросил Франк, но Ева-Бритт сделала вид, будто не слышит.
– Но зачем мне расписывать все тело картинками, от которых я уже не смогу освободиться?
Франк посерьезнел.
– Меня вот что волнует. Говорит ли что-нибудь о ней ее татуировка?
– А сам-то ты что думаешь? – с улыбкой спросила Ева-Бритт.
Он не спешил с ответом.
– По-моему, она стремилась возродиться к новой жизни… Все так говорят. Она пыталась обрести свободу.
– Но ведь символику можно истолковывать по-разному, – заметила Ева-Бритт. – Если татуировка старая, возможно, она жалела о том, что сделала ее. С другой стороны, тату могла быть и полезным напоминанием.
– Полезным?
– Своего рода клеймо, символ чего-то, что не должно повториться.
Франк долго размышлял над ее словами и наконец сказал:
– Сегодня ты в ударе. – Он начал есть, но вскоре уставился в одну точку и застыл с вилкой в руке.
– О чем ты сейчас думаешь? – спросила Ева-Бритт.
– Рагнар Травос говорит, что к татуировкам может развиться пристрастие, как к сигаретам.
– К сигаретам?
– Да, он говорит: одна татуировка – хорошо, две – тоже неплохо, но три… все, ты попал. Пройдет совсем немного времени, и ты разукрасишь наколками все тело.
– Как страшно! Такие люди как будто сошли с конвейера.
Фрёлик кивнул.
– Франки, давай поговорим о чем-нибудь другом, – попросила Ева-Бритт, снова принимаясь за еду. – Только не рассказывай, как ты ездил в горный домик к своему ненормальному боссу!
Франк задумался и спросил:
– А потом чем займемся?
– Пойдем в кино! – ответила Ева-Бритт.
– Что будем смотреть?
Ева-Бритт лукаво улыбнулась:
– Не важно, лишь бы про секс.
Глава 20
«…Ибо прах ты и в прах возвратишься» [1]
Хотя накануне лил проливной дождь, следующий день выдался погожим. Инспектор полиции Гунарстранна опустил стекло в окошке машины и смотрел, как к нему приближается крепкая фигура Франка Фрёлика. На парковке было пусто, если не считать нескольких машин, жарящихся на солнце. Через дыру в кипарисовой живой изгороди, отделявшей парковку от кладбища, вышла садовница. Она на ходу снимала грязные садовые перчатки и неуклюже топала тяжелыми сапогами, облепленными землей и глиной. От сапог отваливались комья земли, оставляя за ней след. Она вытерла со лба пот и закурила. Какое-то время стояла на месте, задумчиво глядя в землю. На парковку завернул микроавтобус; он проехал мимо садовницы и Фрёлика. На борту большими, разноцветными буквами было выведено название реабилитационного центра «Винтерхаген». Из него высыпала группа молодых людей в черных костюмах. Казалось, в официальной одежде им не по себе; они держались неестественно прямо, как накрахмаленные. Фрёлик кивнул им. Юнцы некоторое время озирались по сторонам, а потом побрели к часовне, где их уже ждал облаченный в черное представитель похоронного бюро. Уле Эйдесен тоже пришел, и тоже в черном. Он стоял, уткнувшись носом в брошюру, посвященную церемонии похорон.
1
Быт., 3: 19. (Здесь и далее примеч. пер.)
Фрёлик сел в машину Гунарстранны; от того пахло дезодорантом и потом.
– Все важные персоны. – Он кивком указал на юнцов, столпившихся перед часовней. – Ну что, пойдем?
Гунарстранна покачал головой:
– Нет, дадим им полчаса побыть в своем кругу.
Фрёлик тоже опустил стекло.
– Ну и жара! – проворчал он. – Осмотрел тут все, но по-прежнему не вижу никаких признаков Реймонда Скёу.
Юнцы из микроавтобуса толпились у входа в часовню.
– Там целая куча огромных надгробных камней, – сказал наконец Фрёлик.
– Да что ты!
– Да, обеликсы и все такое.
– Обелиски.
– Я нарочно. Обеликс – это герой французской комедии.
– Правда?
– Галл, толстяк, который таскает на спине обелиски. Его зовут Обеликсом.
– Не может быть!
– Да, в самом деле.
– Так-так…
– Ты кого-нибудь видел? – спросил Фрёлик.
– Хеннинга Крамера, Аннабет Ос и других сотрудников «Винтерхагена». Уле Эйдесен тоже здесь… – Гунарстранна показал в сторону входа. Эйдесен как раз входил в часовню.
– С кем-нибудь говорил?
– Нет.
– Может, еще разок допросить Крамера?
– Не сегодня. И потом, сначала лучше найти противоречия в его показаниях.
– А Герхардсен не появлялся? – спросил Фрёлик.
Гунарстранна взглянул на часы:
– У него еще есть пара минут.
– Как по-твоему, ее мамаша здесь?
– Да, наверное. В конце концов, она – ближайшая родственница.
– Ужас, – пробормотал Фрёлик. – Ужас!
– Может, прогуляемся по кладбищу? – предложил Гунарстранна.