Последний самурай
Шрифт:
Оставаться здесь дольше не было смысла, и я ушел. На стене у главной лестницы висело полотно лорда Лейтона «Процессия несет прославленный образ Девы Марии». Многие годы видел я здесь эту картину, смотрел на нее, пытаясь понять, что в ней не так.
Я пришел домой. Сибилла смотрела «Семь самураев». Должно быть, начала совсем недавно — крестьяне только что покинули деревню. Грозного вида самурай шагал по улицам большого города; чтобы подойти к такому и попросить сражаться ради трехразового питания, требуется немало мужества.
Я сел на диван рядом с ней. Это честно, сказал мой отец.
Камбэй с поклоном подает лезвие священнику. Вот он сидит у реки и смачивает волосы водой. Священник
Это честно, сказал мой отец.
Камбэй надевает принесенную священником одежду. Встречается взглядом с неподвижным Мифунэ, лицо последнего точно вырезано из камня. Думаю, тебе придется немного подождать, сказал мой отец.
Камбэй берет две рисовые лепешки и идет к амбару. Вор в страхе взвизгивает внутри. Я всего лишь священник, говорит Камбэй. Я не стану арестовывать тебя. Не стану даже входить. Я принес еду для ребенка. Спасибо, сказал мой отец. Нет, правда, я тебе искренне благодарен. Было страшно приятно услышать это.
Я встал и начал расхаживать по комнате, ища, чем бы заняться, лишь бы на протяжении часа или хотя бы минут десяти не слышать его голоса. Взял книгу по дзюдо, прочитал две строчки, и передо мной возникло его лицо. И тогда я начал читать «Ибн-Халдун», и он сказал: «Теперь я верю, что ты читал мою книгу».
Ты его еще не видел? спросила Сибилла. Таковы были ее понятия о деликатности — лучше спросить прямо, в лоб, чем заставлять меня мучиться и гадать, знает ли она & должен ли я говорить что-либо на эту тему.
Я его видел, ответил я. Не понимаю, что ты в нем нашла.
Ты знаешь о нем ровно столько же, сколько я, заметила Сибилла, деликатно намекая на то, что ей прекрасно известно, что я читал ее бумаги.
Я ничего ему не сказал, сказал я.
Selbstverstandlich, 20 заметила Сиб.
Я не смог. Я думал, что надо было сказать, но просто не смог. Да, я прочел кое-что из того, что он написал, думал, что, может, он изменился. И он действительно изменился, но так, как меняются с возрастом люди, закончившие школу актерского мастерства Тайрона Пауэра — линия губ стала жестче и тверже, на лбу прорезались глубокие морщины озабоченности. Сразу видно — мужчина в зрелом возрасте, погружен в серьезные размышления. Проснулся мальчишкой, а стал вечером ложиться спать — глядишь, уже мужчина. Впрочем, прости за то, что говорю гадости об этом доноре спермы. Лучше мне промолчать.
20
Само собой разумеется (нем.).
Все в полном порядке, сказал я.
Нет, не в порядке, сказала Сиб и выключила видео. Чудовищно обрывать такой фильм на середине, сказала она, по крайней мере Куросава об этом не узнает.
И вообще, все это не имеет значения, сказал я.
Ладно, кивнула Сибилла. Только всегда помни одно: ты само совершенство, кем бы там ни был твой отец. Возможно, что другим, обычным людям куда больше нужен здравомыслящий отец.
Но мы же не об износе ресурса говорим, заметил я.
Мы говорим об удаче и счастье, сказала Сиб. Зачем тебе все это, можешь объяснить?
Разве я когда-нибудь жаловался? спросил я.
Давай взглянем на все это с его точки зрения, предложила Сиб. Знаешь, мужчине очень трудно смириться с тем, что родной сын его в чем-то превосходит.
Я не жаловался, сказал я.
Ну конечно, нет, сказала Сиб.
Он сказал, что у него есть дети, сказал я. Что они смотрят «Улицу Сезам» и находятся на соответствующем уровне развития.
Какого возраста? спросила Сиб.
Этого он не говорил.
Гм, буркнула Сиб.
Встала, включила компьютер, потом взяла журнал «Индепэндент» и погрузилась в чтение.
Я говорила тебе, что читаю «Die Zeit»? спросила она. Так вот, читаю я «Die Zeit» и вдруг натыкаюсь на совершенно замечательную строчку: «Es regnete ununterbrochen» — «Дождь лил безостановочно». По-немецки это звучит просто прелестно: «Es regnete ununterbrochen, es regnete ununterbrochen». Вот пойдет дождь, и непременно вспомню эту фразу.
А ты не думала о том, что можно сделать аборт? спросил я.
Думала, ответила Сибилла. Но в любом случае было уже слишком поздно, я советовалась, и мне сказали, что ребенка можно будет отдать на усыновление. & тут я сказала: Да, но как я могу быть уверена в том, что приемные родители смогут научить, как уйти из этой жизни, если вы ей не дорожите, и они очень удивились и воскликнули: «Что?» И тогда я сказала, что на моем месте каждый нормальный человек задал бы тот же вопрос, и тут началась долгая и совершенно непродуктивная дискуссия, и...
Ой, ты только посмотри! воскликнула вдруг Сибилла Хью Кэри вернулся в Англию!
Я спросил: Кто?
Сибилла ответила: Он был лучшим другом Реймонда Декера.
Я спросил: Кого?
Сибилла Ты что, никогда не слышал о Реймонде Декере?
Да о ком, черт побери, речь?
На что она ответила, что Кэри исследователь, а что касается Декера, то она не знает, чем он сейчас занимается, но прежде, еще в 60-е, оба они были самыми знаменитыми латинистами Оксфорда Стихотворный перевод Кэри с ирландского на греческий ходил в ту пору по рукам среди студентов и преподавателей, а что касается Декера, так тот получил приз президента университета за совершенно изумительный перевод Джонсона о Поупе на латинский. Там разбиралась совершенно потрясающая поэма мистера Поупа, но, с другой стороны, Поупу все же далеко до Гомера. Вот послушай, хочу прочесть тебе один отрывок:
«...Между реальными действиями и чисто умозрительной возможностью обычно целая пропасть. Естественно было бы предположить, что сделанное сегодня можно с тем же успехом и в тех же объемах повторить и завтра; но назавтра, как правило, возникают или новые трудности, или же препятствия чисто внешнего толка. Леность, перерывы, бизнес и удовольствия — все это страшно замедляет работу; и всякая длительная работа удлиняется еще и тысячью, казалось бы, вполне уважительных причин и десятью тысячами неуважительных, не заслуживающих никаких оправданий. Возможно, ни одно сколько-нибудь длительное и многообразное действие или занятие не осуществлялось без подспудной мысли, преследующей его творца и созидателя. Он, идущий как бы против неумолимого течения Времени, имеет в своем лице антагониста, не подверженного несчастьям и потерям».
Далее она объяснила, что этот отрывок дьявольски трудно перевести на латинский, поскольку все отвлеченные существительные в английском должны стоять в определенном склонении. А затем добавила, что в противоположность этому произведению другие работы, в том числе и книга Литтона Стрэчи о том же Джонсоне, пишущем о поэзии, принадлежат к тому разряду, которые переводить на латинский очень легко. К примеру, Стрэчи писал следующее:
«Эстетические суждения Джонсона почти всегда слишком утонченны, или прямолинейны, или столь же категоричны. Впрочем, в них всегда найдется что-то ценное и заслуживающее внимания, за одним лишь прискорбным исключением: все они до одного неверны. Это серьезный недостаток; притом ни у кого не вызывает сомнения тот факт, что Джонсон просто создан для писания подобных трудов и что его остроумие спасает в конечном счете все».