Последний Шаман 2
Шрифт:
— Вот умница. Всё хорошо. Я не причиню тебе вреда. Можешь лечь рядом, — и я даже отследить не успел, как очутился головой на бёдрах Елизаветы, уткнувшись лицом в её живот. — А теперь поплачь, дорогая. Я с тобой.
И я зарыдал.
А если говорить точнее, то зарыдала Лидия, чья жизнь прошла через меня и оставила в ней неизгладимый отпечаток. Она плакала навзрыд, тряслась всем телом и сворачивалась в клубок, но каждый раз получала слова поддержки и мягкие касания по волосам.
— Вот тааак. Ты моя хорошая. Нелегко тебе пришлось, понимаю. Дай всему выйти. —
И я плакал.
Лидия во мне плакала.
И когда заканчивался один приступ, то следом тут же начинался второй, а потом и третий, и четвёртый. И казалось, что этим волнам не будет ни конца ни края. В такие моменты становилось по настоящему страшно, но верный женский голос успокаивал.
Он путеводным светом вёл сквозь эмоциональный шторм, указывал на рифы и мели и с бесконечным принятием, терпением и заботой приглашал к себе. В спокойную и тихую гавань, где нет ни боли, ни крови, ни ужаса. И я совершенно потерялся во времени и не смог точно сказать, через сколько секунд, минут, часов, моё дыхание начало выравниваться.
Вдохи становились глубже. Выдохи делались длиннее. Мерное поглаживание по волосам помогало удерживаться в реальности и не скатываться в бездну чувств. И вот слёзы наконец течь перестали. Почувствовав это, Елизавета спросила.
— Семён, ты здесь.
И я даже нашёл в себе силы выдавить.
—…угум.
— Вот славно. Ну что, живой? Руки ноги чувствуешь? — спросила она всё также ласково.
—…угум, — ответил также, прислушиваясь к телу, в котором судороги всё таки унялись. Лицо моё оказалось насквозь мокрым и слабой ладонью глаза протирая, я пробормотал. — Ухх. Весь свитер тебе заплакал.
— Это меньшее из бед, — с улыбкой произнесла подруга, мягко проводя большим пальцем по уху. — Пить хочешь?
— Да.
И не без помощи приподнявшись, я дрожащей рукой взял протянутый стакан. В нём пахло чем-то донельзя знакомым и я мелкими, а после всё более уверенным глотками, его осушил. На вкус я определил валериану, пустырник, боярышник и что-то ещё. И в совокупности они подействовали как-надо. Я задышал ровнее.
— Спасибо…
— Подышать хочешь?
— Хочу.
— Тогда давай тихонечко.
Елизавета помогла подняться и вдоль стеночки я смог пройти на кухню и дальше. Дверь на веранду нам открыла Белла и после ушмыгнула тихо, будто её и не было. Прохладный воздух лизнул в лицо и я вдохнул его всей грудью. По лестнице спустился в сад и, не смотря на алый засвет барьера, я всё таки увидел звёзды.
Красивые и далёкие звёзды.
Смотрел на них и чувствовал, как слёзы вновь поднимаются из груди. И в этот раз хотя бы не от ужаса, а от облегчения и радости. Ведь Лидия очень, очень, очень давно не видела звёзды. И последней мечтой её было хоть раз на них посмотреть.
— Семён, всё хорошо? Если хочешь, мы можем вернуться, и… — подошла со спины Елизавета и я благодарно махнул ей рукой.
— Всё в порядке. Она… то есть я… в общем, это от радости. Неба давно не видела и вот. — я шумно сглотнул и новая порция слёз подступила к горлу.
В
— Чу-чу-чу, моя хорошая. Эк же тебе досталось. — говорила проницательная Лизка с той мной, пришедшей из регрессии.
— Уф-х-х-х-ххх… а ты умеешь успокаивать, подруга… Ох-ё-моё. Вот это меня конечно жмыхнуло. — бормотал ей в плечо, держа крепко и получал принятие и добрый тихий смех.
— Ну так, семикратный опыт, как никак, — похлопывала она по спине моей и даже лица её не видя, я знал, она сейчас горько, но по светлому улыбается. — Если надышался, то пойдём в дом. Пока ту отсутсвовал, мы общим голосованием комендантский час ввели, а сейчас как раз середина ночи. Так что…
— Да, пойдём. — согласился с ней, напоследок заметив в небе короткий росчерк.
На падающую звезду я и загадал желание Лидии, которое в той жизни так и не сбылось, но теперь свершилось. Пусть странно, пусть путём магическим и прошложизненным, но всё же. Она хотела выбраться из ада и это у неё получилось.
— Маменька, Семён, что случилось-то? С вами всё хорошо? — Белла так и дежурила у открытой двери, ёжась от холода и мы поспешили зайти на кухню.
— Да, доченька, теперь всё хорошо, — погладила её по щеке Елизавета и усадила меня на диванчик. — Простите, что вас разбудили и напугали.
— Да брось, маменька. Вы одержимых не страшнее. — сказала Яра, заходя на кухню вместе с Мари.
За их спинами сонно щурились близняшки наравне с зевающей Лаурой и их Елизавета тут же отправила по кроватям. Те воспротивились, и пришлось пообещать, что все интересные разговоры случатся завтра, а пока-что необходимо меня не трогать и дать придти в себя. И, в отличие от прошлого раза, когда я простреленный на том же диванчике валялся, сейчас это было крайне необходимо.
Остались только Мари, Яра и Белла, успевшие за время нашей с Лизкой отключки и выспаться, и подорваться так, что сна у них теперь ни в одном глазу не было. Занявшись кухней, ставя чайник и еду разогревая, они смотрели то на меня, то на Елизавету и всё никак не решались спросить, что именно случилось.
Пришедший Белый ко мне подошёл, просто к ноге поддерживающе прислонился и я его погладил. Он и без слов понимал, какого мне сейчас, ведь видел всё то же, что видел и я.
И увиденное не вписывалось ни в какие нормы, ни в какие рамки того, что я мог в принципе предположить. Даже в самом страшном и тяжёлом сне такого мне не доводилось видеть.
И снова чувствуя изменяющийся настрой, Елизавета подсела поближе.
— Семён, я с тобой. Пока девочки нам чай делают, можешь чувствами поделиться. Что у тебя на сердце? — вопросила она осторожно и я лишь хмыкнул тяжело.
Потому что возвращаясь собой нынешним, касательно поводу пережитого я начинал чувствовать только одно. Холодную, как лёд, ненависть и злобу, что жгучее самого жаркого костра. И чтобы не вывалить на ни в чём не повинных девушек всё разом, я начал издалека.
— Много всего чувствую. Много… Тебе Белый успел рассказать? — посмотрел я на ворона и Лизка кивнула.