Последний шанс

Пеунов Вадим Константинович

— На каком основании вы отказались принять заявление у этого юноши? Молод? Зелен? Но молодость — такой недостаток, который, увы, проходит слишком быстро. В кои-то веки к нам пришел способный человек, а мы ему — от ворот поворот!

Приняли. А затем еще одна ядовитая стрела в самолюбивого паренька. При институте — военная кафедра, а Александр Орач по возрасту невоеннообязанный. И затаил Санька обиду на несправедливо устроенный мир. Три года молчал, а едва начались занятия на четвертом курсе — Санька явился к военкому:

— В соответствии с Конституцией СССР призовите меня в армию!

— Но у вас в политехническом есть военная кафедра. Она готовит командиров...

— Я туда не попал.

— По состоянию здоровья?

— Нет, по возрасту. А теперь мне пошел девятнадцатый, и я требую...

С таким требованием к военкому обращались, по-видимому, не так уж часто.

— У вас нелады с успеваемостью? — поинтересовался он.

— Повышенная стипендия.

— Может, тогда... на амурном фронте? Так сказать, надо вовремя скрыться? — доискивался до причины военком.

— Я должен отслужить армию! — стоял на своем Санька, сердясь, что подполковник не может понять такой простой истины. — Мой отец прошел две войны: с гитлеровской Германией и самурайской Японией. И я не могу прятаться за спины других.

— Похвально, — сказал тогда военком. — Учтем ваше пожелание.

В доме, когда узнали об этом поступке «недоучившегося студента», возник скандал. Аннушка (жена Ивана Ивановича) — в слезы:

— Это он назло мне. Не признает во мне своей матери.

(Санька — приемный сын Ивана Ивановича с Аннушкой, с семи лет. А воспитала Саньку сестра Аннушки — Марина, души не чаявшая в своевольном мальчишке.)

Марина на стенания Аннушки ответила:

— Не мешайте ему колобродить. Парень себя ищет.

У Марины — судьба лихая. Девчушкой угнали ее в фашистскую неволю, натерпелась там унижений. А вернулась — долго не могла прижиться, затавровали: «Была в услужении у фашистов». Да не услужение, а неволя. Свои — не приласкали, не поверили, а тот, кто пригрел, оказался чужаком в нашей жизни. Пробовала восстать — покалечили. Отсидела срок. И вот стал колючий мальчонка ей другом. Странная это была дружба...

В тон Марине высказался по поводу своевольства студента Орача и академик Генералов:

— Почувствовать себя мужчиной — для талантливого человека очень важно. За ним не пропадет. У него в запасе как раз два года...

После армии Санька решил, что еще недостаточно набрался ума-разума, не накопил необходимого жизненного опыта, и ушел с геологической партией изучать любимый академиком Генераловым Байкальский разлом. Два года кормил собою гнуса и комаров, мерз в зимовьях, сох в лабораториях. Вернулся в Донецк. Близкие были убеждены: «Ну, теперь перебесился». А он еще раз всех удивил: поступил на шахту «Три-Новая». Вначале проходчиком, затем горным мастером. На все укоры близких отшучивался:

— Солдата делает полководцем не маршальский жезл, который лежит в ранце в промасленной тряпочке, а бои и походы.

Доставалось ему, как бедняку на сорочинской ярмарке. Попал он на проходку учеником. А ученику — всякая неблагодарная работа. В то время Санина бригада «протыкала лаву», то есть пробивала в могучем пласте первый проход, с которого потом и начнется жизнь угольной лавы. Вот где напашешься с непривычки, «намантулишься», как говорят горняки. Парень был самолюбивый, а опыта горняцкого — никакого, всякую работу старался «взять на пупок», ломил как медведь даже там, где надо было бы гнуть. Придет с шахты — ключ не может вставить в замочную скважину, рука от усталости дрожит. Постучит ногой, мол, откройте. Аннушка — к дверям. Ахи-охи, дескать, угробит тебя шахта. А он лишь посмеивается:

— Из неумехи человека выкует.

Первое время: пришел, поел (миску борща, миску — второго, кружку компота. А то еще и сто граммов примет). Лег — и до следующей смены, как топтыгин в берлоге на зимней спячке. Через десять часов будит его Аннушка:

— Сань, на шахту пора...

И все причитала, мол, добром это не кончится. А он улыбается:

— Мама Аня, вам не понять того удовольствия, которое я испытываю от ломоты в костях.

— Балахманный, — скажет она.

Года три, поди, длился у Саньки «шахтный загибон». А потом — как отрезало. Вручили ему на День шахтера знак «Шахтерской славы» третьей степени. Это, конечно, не орден и даже не медаль, всего лишь министерский знак, но звучит-то как! Шахтерская слава! И по форме — иному ордену на зависть. Принес Санька домой награду, прицепил к лацкану пиджака и сказал:

— Все. Секретов у шахты от меня нет, можно возвращаться в институт.

Закончил с отличием. Викентий Титович Генералов оставил его на своей кафедре...

А вот с женой академика Екатериной Ильиничной связана другая история. Кандидат медицинских наук, не очень-то любившая медицину. Преподавала на курсах повышения квалификации.

Занимался этими курсами ОБХСС: взятки, продажа дипломов об окончании курсов. К этой неприглядной истории была причастна и Екатерина Ильинична, не так чтобы очень, но все же. Флакончик духов... Коробка фирменных конфет...

Оперуполномоченному ОБХСС она заявила с вызовом:

— Духи от мужчины — это, молодой человек, всего лишь знак внимания. Или, по-вашему, я как женщина уже вышла в тираж и никого не могу заинтересовать?

В самом деле, подарки она принимала, причем весьма охотно, только от мужчин.

Ее, как говорят в таком случае, «вывели из дела». Главной причиной послужило, конечно, не то, что «по части знаков внимания» она игнорировала женщин-курсисток, видимо, не хотели осложнять психологический климат вокруг такого уважаемого человека, каким был академик Генералов, к тому же на фоне других причастных к неблаговидной истории роль Екатерины Ильиничны была весьма незначительной. Словом, она прошла по делу свидетелем обвинения.

Лично у Ивана Ивановича сложилось не самое благоприятное мнение о Генераловой: «Размытые границы порядочности... И чем умнее человек, тем это опаснее для общества». Но улик против Екатерины Ильиничны не было, а заступников у жены академика на всех уровнях более чем достаточно. И самым яростным оказался... Санька. Пришел к отцу и сказал:

— Ты можешь что-нибудь сделать для Екатерины Ильиничны?

— В каком плане? — насторожился Иван Иванович.

Санька прекрасно знал отношение отца к тем, кто пытается смягчить вину преступивших закон. «Помогать человеку надо пока он еще в ладах с Уголовным кодексом».