Последний штрих к портрету смерти
Шрифт:
– Кэролайн мертва, – проговорил он. – И я душу готов прозакладывать, что в её смерти есть и твоя вина…
Он так близко придвинулся к Маэстро, что я уже назвал бы это демонстративным вторжением в личное пространство. Интервьюеры отшатнулись. На лице Маэстро не дрогнул ни единый мускул.
Судя по лицу, ему было что сказать. Но он молчал.
Толпа ощетинилась смартфонами, замерла в ожидании скандала. Но рядом с гневным винтерфоллцем уже возник пожилой, однако отнюдь не утративший подвижности шериф.
– Довольно, Ларри, – сказал он, кладя руку ему на плечо. – Воспитанные люди не обсуждают
Мгновение казалось, что парень сбросит руку, но бодаться с шерифом он не решился, недобро прищурился и позволил себя увести. Маэстро глядел ему вслед прозрачным взглядом.
Аборигены сдержанно гудели. Чувства на лицах были разные, от беспокойства до злорадства. До меня долетали обрывки приглушённых фраз… И я вдруг понял, что с самого начала неверно оценил ситуацию.
Занятый только персоной Маэстро, его характером, поведением, то есть реакциями, на которых, возможно, предстояло сыграть, я не прислушался к разговорам винтерфоллцев. А следовало бы, тогда у меня был шанс понять, что приезжий сирота за те два года ухитрился оставить в сердцах горожан глубокий след.
И сейчас они пришли не любоваться на знаменитость, не восхищаться современным искусством. Они пришли поглядеть на Дэмиена Брэдфорда. На того парня, который… сделал что? Первой мыслью, пришедшей мне в голову, было: сошёлся с местной красоткой Кэролайн, по которой сох абориген Ларри, и всё кончилось печально.
Жизнь – жестокий киллер. Убивает и калечит по первому приказу сверху. И всегда остаётся вне подозрений, потому что люди сами ищут между собой кого-то, кого можно обвинить, осудить и, по возможности, растоптать.
Я ещё раз посмотрел на портрет Кэролайн. Нетрудно понять девчонку, влюбившуюся в художника. Впервые в Винтерфолле её красота сподвигла кого-то не на элементарную эрекцию, а на вдохновение. Она влюбилась – и что бы ни случилось потом, автокатастрофа ли, болезнь, да хоть падение метеорита – можно было говорить Дэмиену Брэдфорду: «Это из-за тебя. Если бы не ты, её не оказалось бы там-то и там-то…»
Вот какую историю знали обитатели Винтерфолла. Вот зачем они пришли сюда, а вовсе не за искусством. Я мысленно выругался. Для моего плана нужно было остаться с Маэстро наедине. С этим могли возникнуть сложности, если горожане собрались таращиться не на картины, а на их автора.
Как будто мало мне сложностей с тем, что Дэмиен Брэдфорд путешествовал отнюдь не в одиночестве! С ним разъезжали два ученика и муза, обаятельная девчонка с роскошной гривой золотистых волос.
Девчонку звали Лиза Моне, и сейчас она находилась в другом конце зала, притягивая к себе, как магнит, немалую долю гостей выставки. Пухлячок Криспиан Амато возился в углу с коктейлями и, кажется, так ничего и не заметил. Где бы ни околачивался Йолле, теперь он скользил между людей, спеша – и не успевая – на помощь Маэстро. Про него писали, что он талантливый трафик и мастерски владеет карандашом. Глядя сейчас на его лицо, я бы скорее заподозрил, что этот невысокий и проворный парень, выросший где-то на границе с Гарлемом, мастерски владеет выкидным ножом, а талантлив главным образом в заметании следов.
Его рвение, однако, не потребовалось. Скандал, спасибо шерифу, не состоялся. Йолле покрутил головой
У меня были заготовлены несколько вариантов того, как остаться с Маэстро наедине, не привлекая ничьего внимания.
В основном я рассчитывал на слова: «Не могу оторвать взгляд от «Сломанного велосипеда». Что было сложнее всего, когда вы его писали?»
Эта картина была редкой для Маэстро. Он всегда писал лица, а здесь был только намёк на лицо: мальчишка лет десяти, державший за руль велосипед с искорёженным передним колесом, низко нагнул голову с торчащими вихрами. Глядел он, кажется, кому-то вслед. Глядел недобро, так что сразу становилось ясно, что велосипед сломался вовсе не из-за неловкости хозяина.
Дэмиена Брэдфорда нередко спрашивали о картинах. Обычно – о прототипах. Редко – о том, как появилась идея. Исчезающее редко – о технике. Именно о «Сломанном велосипеде», как я понял, не спрашивали никогда, хотя эта картина приводилась везде, где только можно. Обратив на неё внимание и намекнув, что мне интересна техника письма, я мог рассчитывать завладеть интересом Маэстро.
Запасным вариантом было: «Сколько вы бы взяли за то, чтобы запечатлеть мою физиономию на холсте?»
Была ещё пара заготовок на разные случаи. Главным было сослаться на толпу и попросить побеседовать в стороне от любопытных взглядов. Очередной посетитель выставки обменяется парой слов со знаменитостью и исчезнет – так это должно выглядеть со стороны.
Но теперь я не был уверен, что это сработает. Приезд Маэстро в Винтерфолл, кажется, не был обычным вояжем артиста. Он не мог не знать, что здесь его ждёт ненависть. И, значит, прибыл в этот городок с какой-то своей целью. Было бы недурно понять, с какой, чтобы не ошибиться…
Однако времени не оставалось. Я возобновил медленное движение в направлении Маэстро. Я хотел оценить его настроение, понять, что у него на уме. Ухо уже улавливало слова из интервью.
В этот момент взгляд Дэмиена Брэдфорда остановился на моём лице. И я сразу понял: что-то не так.
Зрачки его расширились, а на губах вдруг появилась улыбка, которая выглядела дружелюбной, но которой чего-то недоставало, чтобы действительно быть таковой.
Однако в голосе зазвучала вполне убедительная радость, когда он воскликнул:
– Наконец-то! Я тебя ждал.
Это было, как гром среди ясного неба. Я не знал, как реагировать, и мило улыбнулся, удивлённо приподняв брови. Такой жест можно прочитать на дюжину ладов, от «Вы не ошиблись, мистер?» до «Как ты мог сомневаться, что я приду, брат?»
Маэстро шагнул ко мне, протягивая руку. Я ответил на пожатие. Ладонь у него оказалась на удивление твёрдая.
– Идущий на смерть приветствует несущего смерть! – заявил он. И пояснил, должно быть, решив, что я ничего не слышал о традициях Древнего Рима: – Приветствие идущих на смерть – это возглас, которым гладиаторы приветствовали императора, выходя на арену. Не подумай чего плохого, но что такое вся наша жизнь? Арена, на которой мы ведём поединок со смертью.
Маэстро отпустил мою руку. Хотел он того или нет, теперь все присутствующие смотрели на меня, гадая, кто я такой.